Встреча в пути

Вот оно, то, что он предчувствовал и что заставило его тогда насторожиться и предложить артистке лечь в клинику. Тогда он не смог бы этого объяснить. Болезнь коварно таилась, чтобы нанести удар наверняка. Ни один анализ, ни один симптом не дали даже и намека. Нет, было! Одно было! Когда он встретил Инну в коридоре с чашкой чая в руках. Привлекла внимание ее походка. Инна не пошатывалась от слабости, как ему показалось вначале, ее бросало из стороны в сторону. Величайшим усилием воли она заставляла себя идти прямо. И прошла бы, может, если бы не чашка с чаем в руке! Вот за что и надо было зацепиться.

Что бы там ни говорили про кибернетику и прочее, но врача с его чутьем, интуицией не заменишь ничем. То особое, человеческое, что есть в нем.

И Дударев. Что-то же насторожило старика.

И боль. Конечно, и при мигренях боль мучительна, и все переносят ее трудно. Это-то и сбило с толку его, Иноземцева. А Барышеву попутала профессия Кочановой, неприязнь к артистке, слово «мигрень» в ее справке.

Больше того, разве он сам не поддался этому ее отношению к артистке? Подходил к Инне все реже, выслушивал ее все более рассеянно, закружили другие дела, больные.

И вот уехала. И адреса не оставила. Все равно, сказала, не понадобится. Теперь-то, конечно! А тогда, год назад, может быть, еще и успели бы.

Кто это сказал? «Спешите делать добро». Спешите. Он, Иноземцев, не поспешил. Догадывался, предчувствовал, что нужно сделать это добро, и не поспешил.

Вот весна скоро начнется. Лето наступит. Жизнь будет продолжаться. Только все это будет уже без нее, без Инны. Появятся другие люди, лучше или хуже. А ее не будет. Никогда.

Яркий февральский полдень был в разгаре. Казалось, светит не только солнце, лучи льются со всего неба, еще бледного в его размытой голубизне. Свет излучали даже стены зданий, почерневшее месиво снега под ногами прохожих. Это было прямо-таки какое-то ликующее торжество света. Оно утомило Иноземцева. Поднялся со скамейки, чувствуя, как горбятся плечи, взялся за чемодан.

Пора было к поезду на вокзал.

Жена

Наталья Андреевна решила, что на этот раз она уйдет от мужа. Вернее, попросит его уйти. Довольно она уже натерпелась! Сыновья выросли. Виктор заканчивает военно-морское училище, Вовке, разумеется, придется еще помогать, но самое важное, что в институт он поступил, остальное она как-нибудь вытянет.

Она прощала Павлу многое. По существу, она всю жизнь только и делала, что прощала мужу то одно, то другое…

У окна, перед которым остановилась Наталья Андреевна, росла акация — большое сильное дерево. Весной оно сплошь покрывалось нежными белыми соцветиями, а теперь среди его ребристой листвы грубо и печально чернела большая голая ветвь. Зима была холодная, и дерево прихватило морозом. Сквозь ветки открывался вид на пригород: черепичные крыши среди зелени на холмах. Строго и четко, словно сторожевые, вырисовывались на белесом вечернем небосклоне пирамидальные тополя — каждый в отдельности.

Наталья Андреевна все смотрела на эти тополя и вспоминала. Что было пережито за двадцать один год жизни с мужем. Всегда, во всем на первом месте для нее был он. А потом уже остальное. Даже детям она говорила: «Нельзя, папа работает… папа сказал… папа… папа…»

Он поселился в квартире ее матери в Подмосковье на несколько дней. Приехал в командировку по заданию газеты, специальным корреспондентом которой он был. В гостинице не оказалось мест. Он был уже опытным, немало повидавшим тридцатилетним человеком. А она, тогда еще Наташа, только что закончила десятый класс и ломала голову над вопросом: куда пойти учиться? Она привлекла Павла своей юностью, неведеньем и, как она теперь понимает, своей кротостью. Он видел, что с ее характером при любых обстоятельствах хозяином положения будет он. А этим он, самолюбивый и властный, очень дорожил.

Как она теперь понимает, он всегда был большим эгоистом. Он не мог обойтись без семьи хотя бы уже потому, что, нерасчетливый, житейски беспомощный, не умел позаботиться о себе. И при этом семья обременяла его. Главным в жизни для него была работа. Он был истым газетчиком. Зная его дотошность и оперативность, ему поручали самые ответственные дела, посылали в самые дремучие районы. Но у него был тяжелый характер, он не был дипломатом и не всегда уживался с людьми. По этим двум причинам он часто менял место работы, и они то и дело кочевали.

Из Подмосковья пришлось уехать по другой причине. Мать была недовольна ее ранним замужеством, невзлюбила зятя за то, что он вскружил девчонке голову, да и за строптивость — тоже.

…Юрка еще успел застать ее. В школе он шел на три класса впереди и теперь был уже студентом-третьекурсником. Он вызвал ее на крыльцо. Стоял октябрь. На синей эмали неба ярко выделялась лимонная желтизна яблонек и ржавые листья черемухи, крыльцо было обвито крепкими шпагатинками хмеля. Листья уже облетели, а крошечные светло-коричневые розочки цветков свисали гроздьями.

Юрка водил рукой по перилам и молчал, длинный, тонкий, в распахнутой куртке, с розовым, еще совсем мальчишеским лицом. Она сказала резко: