Встреча в Пассаже д'Анфер

— …Произведения Оскара Уайльда исчезли из магазинов, его имя не появляется на театральных афишах, а лондонское общество разделилось на тех, кто «за», и тех, кто «против». Только представьте себе, умнейшему человеку нашего времени, семьянину, отцу двоих детей маркиз Куинсберри оставил в клубе записку с обвинением в содомии! Разве можно винить блестящего писателя в том, что он подал в суд иск за клевету, защищая свою честь? Разве мог он предполагать, что этот достойный поступок обернется против него самого?!

— Он поступил правильно! — зашумела аудитория.

— Имя Оскара Уайльда смешали с грязью, ему устроили допрос с пристрастием, копаясь в его частной жизни. И это неудивительно: ведь англичане самого Байрона выжили из страны! Наш суд ополчился против Оскара Уайльда, приговорив его к двум годам принудительных работ. Но, я спрашиваю вас, почему личные переживания человека, и не просто человека, а великого художника, должны быть достоянием общественности?

По залу прошел ропот.

— Здесь, во Франции, люди не столь лицемерны. Ваши газеты не приветствовали вынесенный Уайльду приговор. Ни один из французских критиков не назвал «Портрет Дориана Грея» безнравственной книгой, — продолжил свою речь оратор.

— Это шедевр, мой друг Малларме объявил об этом во всеуслышание! — выкрикнули из зала.

Виктора кто-то тронул за локоть. Он обернулся и увидел Мориса Ломье.

— Не хотите ли проветриться, дорогой Легри? — предложил тот.

Виктор сделал знак жене что ненадолго выйдет. Таша недовольно кивнула, погруженная в свои невеселые мысли. Сэр Реджинальд нахваливал власти Франции, но разве не они сослали Дрейфуса, обвинив его в предательстве только потому, что он еврей? Да и ее родители, Джина и Пинхас, всегда готовы к худшему…

— Вы меня знаете, Легри, я предпочитаю дам, но то, что утверждает Лимингтон, который попросил меня написать портрет одного из его близких друзей, некоего Андре Жида, — небезосновательно. Произведения Флобера и Бодлера тоже одно время считали непристойными, но их же не заставляли предстать перед судом! Если заключать под стражу всех, кто ведет себя как Уайльд, тюрьмы будут переполнены, — пробормотал Ломье, указывая Виктору на некоторых гостей. — Видите вон того молодого человека? Это Рейнальдо Ан,[79] очень одаренный пианист. А вон там, за фикусом, прячется Марсель Пруст, Рейнальдо — его любовник. А вон тот верзила с пышными усами — Жан Лорен, он приехал сюда, хотя когда-то отказался пожать руку Уайльду, потому что тот заметил: «Такие люди, как мы с вами, не могут быть друзьями, они могут быть только любовниками».

— Вы удивляете меня, Ломье, не знал, что вы придерживаетесь таких свободных взглядов.

— Дорогой мой, никогда не стоит откапывать топор войны. Кстати, позвольте еще раз выразить вам признательность за ту услугу, что вы мне оказали в прошлом году.[80] Что до Мими, она навсегда предана вам.

— Польщен.

— Жизнь можно охарактеризовать одним словом — неопределенность, — нежно пропела молодая англичанка, обращаясь к Жану Мореа, который подписывал ей свою брошюру.

Виктор и Ломье дружно рассмеялись. Они протискивались сквозь группы людей, болтающих между собой, пока, наконец, не добрались до стола с белой скатертью и столовым серебром. Горы пирожных, фруктов и канапе с сыром и огурцом стремительно уменьшались под набегами гостей. Добыв несколько тарталеток и два бокала шампанского, Виктор и Ломье устроились за одним из круглых столиков.

— А знаете, кажется, пришел мой черед попросить вас об одолжении, — проронил Виктор.

— Слушаю вас, но должен предупредить: я без гроша. Как говорил Александр Дюма-сын: «Когда начинаются займы, кончается дружба».

— Речь идет вовсе не о деньгах, мне нужен адрес. Я ищу Амори де Шамплье-Марейя.

— Сахарного короля? Он куда-то исчез. Скорее всего, с очередной любовницей. Полагаю, одна небезызвестная вам дама могла бы кое-что сообщить по этому поводу, ведь она и сама когда-то встречалась с этим господином. Я говорю о Фифи Ба-Рен, княгине Максимовой, которая снова покоряет наши подмостки, на этот раз под именем Фьяметта. И похоже, имеет бешеный успех!

— Это так, — подтвердил сидевший с ними за одним столиком румяный мужчина.

— Виктор Легри — Юг Ребель,[81] — представил их друг другу Ломье. — Здравствуйте, Юг.

— Эта Фьяметта дорогая штучка! Надеюсь, мои слова не шокируют вас, дорогая, — с улыбкой повернулся к своей спутнице Ребель, — но я не мог не воспользоваться дарами, которые Господь Бог, если он, конечно, существует, послал мне.

— Вы знаете, где она квартирует? — спросил Виктор.

— В отеле «Континенталь». Жюль Ренар вам только что кивнул, — обращаясь к Ломье, сказал Ребель. — Он говорил, что хочет вас видеть. Вы слышали, театр «Одеон» включил в репертуар его одноактовую комедию «Просьба», Жюль Леметр[82] написал хвалебную статью в его честь, и Сара Бернар пригласила его к себе.

В этот момент одна девица, подражая Мэй Белфорт,[83] запела: