Встреча с В Сириным

Важен первый толчок. Есть писатели, смотрящие на свой труд как на ремесло: каждый день должно быть написано определенное количество страниц. А я верю в какую-то внутреннюю интуицию, в вдохновение писательское; иногда я пишу запоем, по 12 часов подряд - я болен при этом и очень плохо себя чувствую. А иногда приходится бесчисленное количество раз переделывать и переписывать - есть рассказы, над которыми я работал по два месяца. И потом много времени отнимают мелочи, детали обработки: какой-нибудь пейзаж, цвет трамваев в провинциальном городке, куда попал мой герой, всякие технические подробности работы. Иногда приходится переписывать и переделывать каждое слово. Только в этой области я не ленив и терпелив. Например, чтобы написать Лужина, пришлось очень много заниматься шахматами. К слову сказать, Алехин утверждал, что я имел в виду изобразить Тартаковера[3]. Но я его совсем не знаю. Мой Лужин, - чистейший плод воображения. Так в алдановском Семене Исидоровиче Кременецком[4] во что бы то ни стало старались найти черты какого-нибудь известного петербургского адвоката, живущего сейчас в эмиграции. И, конечно, находили. Но Алданов слишком осторожный писатель, чтобы списывать свой портрет с живого лица. Его Кременецкий родился и жил в воображении одного только Алданова. Честь и слава писателю, герои которого кажутся людьми, живущими среди нас, нашей повседневной жизнью.[5]

Сирин задумался и замолчал. Разговор на литературные темы не возобновился.

Андрей Седых

Примечания:

Беседа Набокова с Андреем Седых, явившаяся первым интервью писателя, опубликована в рижской газете "Сегодня" 4 ноября 1932 года. Отрывки ее приводятся Р.Д. Тименчиком в качестве примечаний к рассказу В. Набокова "Хват" (Даугава. 1987. № 12. С.78-79), а также Борисом Носиком в его книге "Мир и дар Владимира Набокова. Первая русская биография писателя" (М.: Пенаты, 1995. С.297)

[1] Речь идет о первом литературном вечере Набокова в Париже, организованном И.И. Фондаминским и состоявшемся 15 ноября 1932 года в Musee Sociale на улице Las-Cases. "Последние новости" констатировали: "...полный зал, общее оживление ...> Русский Париж проявил исключительное внимание к писателю, в короткое время составившему себе крупное имя" (1932. 17 ноября. С.3). После открытия Сирин читал стихи, которые к тому времени уже составляли его постоянный репертуар: "К музе", "Воздушный остров", "Окно", "Будущему читателю", "Первая любовь", "Сам треугольный, двукрылый, безногий", "Вечер на пустыре", и затем - рассказ "Музыка". Во втором отделении прозвучали "две начальные главы "Отчаяния", тридцать четыре страницы в общей сложности" (Brian Boyd, Vladimir Nabokov. The Russian Years. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1990, p.396). Хроникер "Последних новостей" отметил: "...репутация искусного чтеца, которую имеет Сирин, оказалась оправданной. Если стихи он читает скорее как актер, чем как поэт, то в прозе обнаружил и чувство меры, и умение одной, едва заметной интонацией подчеркнуть нужное слово."

[2] Эта версия развязки "Защиты Лужина" принадлежит интервьюеру.