Встреча с неведомым

Отец пожал плечами. Ужасно он был зол и не в духе.

Вот в этот момент и принесли телеграмму. Мама расписалась и, когда почтальон ушел, прочла ее тут же, стоя у двери. Каждый невольно взглянул на маму, но она ничего не видела. Медленно спрятав телеграмму в карман платья, она подошла к окну и стала смотреть на улицу, где, несмотря на поздний час, было светло как днем. В Магадане были тогда белые ночи.

Все молчали, отец был раздосадован, даже я почувствовал какую-то неловкость. По счастью, пришли рабочие экспедиции. Пока их было двое, оба пожилые.

Бехлера Бориса Карловича, нелюдимого, угрюмого, но крепкого еще мужчину, наняли в Магадане, а Фома Сергеевич Селиверстов ехал с отцом из Москвы. Селиверстов пришел к отцу по рекомендации Кучеринер, высказанной по телефону в самой настойчивой и категорической форме. Отец всегда подбирал рабочих в Сибири из местных жителей, но не решился отказать Ангелине Ефимовне.

Селиверстов и Бехлер сообщили, что пришел пароход с последним грузом экспедиции. Мама спохватилась и стала угощать их чаем, но была рассеянна. Скоро все разошлись по своим комнатам, договорившись, что с Фоменко еще попытает счастья мама.

Когда все ушли, папа и мама приказали мне ложиться спать, из чего я заключил, что предстоит интересный разговор, и навострил уши.

Папа, все хмурясь, открыл окно — проветрить. Мама постелила мне постель на диване (в номере было только две кровати), и я, мигом нырнув под одеяло, сразу сделал вид, что сплю.

— Вот, Дмитрий, прочти… — Мама протянула отцу телеграмму.

Она уже переоделась в старый шелковый халатик, который носила еще дома, и теперь задумчиво сидела на своей кровати.

Отец прочитал телеграмму, бросил ее на стол и зашагал по комнате. Потом сел рядом с мамой и обнял ее за плечи.

— Знаешь, Лиля, иногда я кажусь самому себе негодяем! — горячо произнес он. — Если бы не я, ты давно уже была бы заслуженной артисткой…

— Я не честолюбива, дело не в этом…

— Я понимаю. Но у тебя, говорят, большой талант. Давай обсудим, Лиля… Может быть, тебе надо принять это предложение?

— А ты?

— Что я… Я хочу лишь одного: чтоб ты была счастлива.

— Вот именно. А буду ли я тогда счастлива?

Пока папа терпеливо ожидал, а мама думала, я от ужаса закрыл себе ладонью рот, чтобы не ойкнуть: что будет со мной, если она уедет?

Конечно, я был бы рад, вернись мама на сцену… А как бабушка была бы счастлива! Но мое положение, если мне даже предложат вернуться с ней в Москву (в чем я сильно сомневался)?.. Ведь мне самому просто неловко будет… дезертировать. Нет, теперь я обречен пробыть с этой экспедицией целых два года. Без мамы… Я даже вспотел под одеялом. Мне, что называется, небо показалось с овчинку.

— По-моему, ты должна принять это предложение, — упавшим голосом произнес отец. — Разлучаются же другие… Ведь это очень редко, когда в экспедицию отправляются муж и жена…

— Да еще вместе с детищем, — рассмеялась сквозь слезы мама. — Нет, Дмитрий, ничего из этого не получится… Буду умолять Фоменко доставить меня на вертолете. Или сбросить на парашюте. — Она опять рассмеялась.

У нее был удивительный тембр голоса — как бы прохладный и вместе с тем проникновенный. Ни у кого я до сих пор не встречал такого голоса — совсем особенный. Это все говорили.

— У меня, наверное, нет таланта! — сказала вдруг мама неожиданно.

Отец удивился и не поверил:

— Стал бы этот Гамон-Гамана приглашать бездарность. И ты уже выступала с успехом в театре.

Мама погладила его по рукаву.

— Видишь ли, Дмитрий, талант — это не только врожденные способности. Скажем, они у меня имеются. Но талант — это прежде всего страстная любовь к своему делу, к искусству. А у меня никогда не было такой любви к театру. Это у мамы была, хотя она всю жизнь работала только суфлером. Вот бы кому талант! И напрасно ты считаешь себя виноватым, Дмитрий. Ведь еще до встречи с тобой я часто думала о том, сколько заманчивых, неисследованных уголков на нашей голубой планете! Меня всегда тянул к себе горизонт. Успех заглушил этот внутренний голос. Но вскоре я встретила тебя — ученого, исследователя, путешественника. И когда я поняла, что люблю тебя, я подумала: самое большое счастье на земле — это пройти с тобой к истокам рек.

— Ты не раскаялась? — взволнованно спросил отец.

— Нет!

— Но все же ты тосковала по искусству.