Встреча с Хичи

— Нет, мой дорогой мальчик, на самом деле не здесь — сказал Альберт. — Она частично записала себя, в ходе экспериментов над проектом «Здесь и После». Кстати, этот эксперимент привел и ко мне в моем нынешнем состоянии.

— Ублюдок, ты заставил меня подумать, что она умерла!

Он мягко сказал:

— Робин, вы должны отвыкать от плотской одержимости биологией. Разве так уж важно, что ее метаболизм по-прежнему действует на органическом уровне, вдобавок к той версии, что записана здесь?

И прозвенел странный голос Эсси:

— Будь терпелив, дорогой Робин. Будь спокоен. Все будет хорошо.

— Очень в этом сомневаюсь, — горько сказал я.

— Верь мне, Робин, — прошептала она. — Слушайся Альберта. Он скажет, что тебе нужно делать.

— Самое трудное позади, — заверил меня Альберт. — Прошу прощения за полученные вами травмы. Но это было необходимо… я думаю.

— Ты думаешь.

— Да, только думаю, Робин, потому что это никогда не делалось раньше, и я действую преимущественно вслепую. Я понимаю, что вы испытали шок, встретив записанный аналог миссис Броадхед именно таким образом, но это подготовит вас к встрече с ней во плоти.

Если бы у меня было тело, я бы испытывал сильное желание ударить его — и если бы у Альберта было по чему ударить.

— Ты более сумасшедший, чем я! — закричал я.

Призрак смеха.

— Нет, Робин. Такой же. Вы сможете видеть ее и говорить с нею, как я — с вами, когда вы были … живы. Обещаю это, Робин. Получится… я думаю.

— Я не могу!

Пауза.

— Это нелегко, — согласился он. — Но подумайте вот о чем. Я могу это. Почему же вы не можете сделать то же, что и такая компьютерная программа, как я?

— Не смейся надо мной, Альберт! Я понимаю тебя. Ты думаешь, что я буду изображен голограммой и смогу разговаривать с живыми людьми. Но я не знаю, как это сделать!

— Да, еще не знаете, Робин, потому что в вашей программе нет еще соответствующих подпрограмм. Но я научу вас. Вы будете видны. Может, не с такой убедительностью и быстротой, как моя голограмма, — похвастал он, — но вас можно будет узнать. Готовы вы начать учиться?

И голос Эсси — вернее, копия голоса Эсси — прошептал:

— Пожалуйста, дорогой Робин, я жду тебя с нетерпением.

Как тяжело рождаться! Тяжело для новорожденного, но еще тяжелее для слушателя, который способен только прислушиваться к бесконечным горестям.

Они были бесконечны, а постоянные приставания моих повитух их еще усиливали.

— Ты это сможешь, — обещал голос Эсси с одной стороны (конечно, если представить себе, что у меня есть «сторона»).

— Это легче, чем кажется, — подтверждал голос Альберта с другой. Не было во вселенной двух других голосов, которым я поверил бы охотнее. Но мне пришлось использовать всю свою способность верить. И ничего от нее не осталось. И я испугался. «Легче?» Какая нелепость!

Потому что я увидел каюту, как ее всегда видел Альберт. У меня не было двух глаз, фокусирующихся в одном направлении, не было ушей, размещенных в определенной точке пространства. Я видел и слышал все одновременно. Когда-то давно старый художник Пикассо рисовал такие картины, части изображения размещены в беспорядке. Они все здесь, но так перепутаны, что видишь только беспорядочную мозаику кусков. Я часто ходил с Эсси в галерею Тейт и Метрополитен, чтобы взглянуть на эти картины, и они мне нравились. Они меня забавляли. Но увидеть так реальный мир, словно весь из частей на конвейере, — это совсем не забавно.

— Позволь мне помочь тебе, — прошептал аналог Эсси. — Видишь меня здесь, Робин? Я сплю в большой кровати. Много дней не спала, Робин, переливала твою старую органику в новую бутылку-веер, а теперь выдохлась. Смотри, я пошевелила рукой и почесала нос. Руку видишь? А нос? Узнаешь? — Призрак смеха. — Конечно, узнаешь, Робин, ведь это я.

23. ИЗ УБЕЖИЩА ХИЧИ

Надо было также думать о Кларе, если бы я достаточно знал о ней, — и не только о Кларе, но и о Вэне (впрочем, он вряд ли этого заслуживал), а также о Капитане и его хичи, которые прежде всего этого заслуживали. Но тогда я и об этом не знал. Я расширился, правда, но умнее не стал.

И к тому же меня отвлекали собственные проблемы, хотя, если бы мы с Капитаном знали друг друга и могли сравнивать, интересно было бы посмотреть, чьи проблемы труднее. Вообще-то получилась бы ничья. Оба набора проблем просто не вмещались в обычную шкалу, слишком они трудны для разрешения.

Физическая близость двух людей была одной из проблем Капитана. Для его костистых ноздрей они воняли. Они вызывали физическое отвращение. Пласты свисающего жира и подрагивающая плоть скрывали линии их структуры — хичи такими бывают исключительно редко, когда умирают от наихудшей известной им болезни. Но даже и тогда запах у них не такой отвратительный. Человеческое дыхание пахло разложившейся пищей. Голоса людей гудели, как циркулярная пила. У Капитана болело горло, когда он пытался произносить эти жуткие гремящие согласные их жуткого языка.