Вспомнить всё

В конце концов меня вызвали к директору, который отчитал меня еще почище, чем до этого дедушка, и пригрозил исключить, если не исправлюсь.

Той ночью мне приснился очередной странный сон. Я ехал с женщиной, но не на машине, а в римской колеснице, и женщина почему-то пела. На следующий день, когда меня вызывали к директору, я написал на доске:

UBI PECUNIA REGNET

Войдя, он покраснел от злости, потому что преподавал латынь и мог понять, что это значит «где правят деньги».

– Такое мог написать только левый политический активист, – сказал он.

Тогда я написал по-другому:

UBI CUNNUS REGNET

Оторвавшись от бумаг, он взглянул на меня озадаченно.

– Где ты узнал это латинское слово?

– Не знаю, – ответил я.

Почему-то мне казалось, что во сне я разговариваю на латыни. Возможно, это просто были воспоминания о школьных уроках, где я получал по латыни удивительно хорошие оценки, хотя никогда не готовился.

Следующий памятный сон приснился мне за два дня до того, как тот паршивый псих застрелил президента Кеннеди. Я видел, как это было – будет! – словно наяву, но ярче всего перед глазами стояла фигура моей подружки Изабель, наблюдавшей за происходящим, – во сне у нее был третий глаз.

Родители отвели меня к психологу, потому что, когда президента в самом деле застрелили, я ушел в себя, ни с кем не разговаривал, только сидел и думал. Психолог оказался симпатичной женщиной по имени Кэрол Хаймс. Она не называла меня психом, но посоветовала жить отдельно от родителей и бросить школу, потому что школьная система отгораживает от реальности, не учит справляться с насущными проблемами и мешает заниматься любимым делом – писать фантастику.

Так я и поступил. Работал в магазине: распаковывал и устанавливал новые телевизоры. Каждый из них казался мне огромным глазом, и это не переставало меня беспокоить. Однажды я рассказал Кэрол Хаймс о своих странных снах с инопланетянами и латынью. Там было и многое другое, впрочем, но оно тут же забывалось.

– Сны как явление вообще мало изучены, – сказала мисс Хаймс. Я сидел напротив, пытаясь представить ее в наряде для танца живота, голую выше пояса, и думал о том, что сеанс психотерапии это сильно оживило бы. – Недавно появилась гипотеза, что сны имеют отношение к коллективному подсознанию, которое хранит память тысячелетий. Если так, то во сне можно прикоснуться к прошлому человечества.

В тот момент я представлял себе ее бедра, колышущиеся в танце, но слова мимо ушей, тем не менее, не пропускал. Были в ее глазах какие-то особенные мудрость и доброта – каждый раз почему-то вспоминались те самые змеи.

– Еще мне снятся книги, – припомнил я, – которые лежат передо мной раскрытые. Большие, ценные, чуть ли не святые, как Библия…

– Наверное, из-за твоих планов стать писателем, – вставила мисс Хайнс.

– Нет, книги очень старые, им тысячи лет, – продолжал я, – и они о чем-то нас предупреждают. Еще вижу страшные убийства, много, и как тайная полиция бросает людей в тюрьму за их идеи… А еще – женщину, похожую на вас, которая сидит на высоком каменном троне.

Потом мисс Хаймс переехала в другой штат, и я больше ее не видел. Настроение было скверное, спасал только писательский труд. Один рассказ взяли в журнал научной фантастики – о том, как высокоразвитые пришельцы высадились на Землю и тайно управляют человечеством. Гонорар мне так и не выплатили.

Теперь я стар, мне нечего терять, поэтому расскажу, хоть это и большой риск. Однажды мне заказали небольшой рассказ для другого журнала, дали готовый сюжет и черно-белое фото будущей обложки. Там был изображен римлянин или грек – во всяком случае, одет он был в тогу – с кадуцеем, обвитым двумя змеями, хотя первоначально в древности вместо них были оливковые ветви.

– С чего ты взял, что это называется «кадуцей»? – спросила Изабель.

Теперь мы жили с ней вместе, и она все время заставляла меня больше зарабатывать – ее-то родители были побогаче моих.

– Не знаю, – ответил я, испытывая знакомое странное ощущение, только на этот раз гораздо сильнее.

Голова кружилась, перед глазами вдруг замелькали разноцветные пятна, как на абстрактных картинах Пауля Клее.

– Tempus… дата сегодня какая? – еле выговорил я, обращаясь к Изабель, которая сушила волосы и перелистывала свежий номер «Гарвардского пасквилянта».

– Что? – удивилась она. – Март, шестнадцатое.

– Год, год скажи! – заорал я. – Pulchra puella, tempus… – И замолчал, встретив взгляд девушки.

Я не мог вспомнить, как ее зовут, кто она такая.

– Год 1974-й, – ответила она.

– Значит, тирания еще не свергнута!

– Что?

В этот момент за спиной девушки возникли две фигуры, облаченные в прозрачную экранирующую оболочку с искусственной средой.

– Не сообщай больше ничего, – предупредил один из гостей. – Мы сотрем ей память, она решит, что спала.

– О-о… – простонал я, сжимая голову руками. Память возвращалась. Древние времена, пришельцы со звезды Альбемут… – Зачем вы вернулись? Неужели…