Вспомнить будущее

И так они угрожали ей и унижали – но культурненько – в том смысле, что без прямых угроз и даже без мата. Но были жестки и грозили, что ордер на ее арест – вопрос лишь времени. И говорили, что завтра же возьмут под стражу, отвезут в СИЗО, к уголовницам, а там знаешь, что с тобой будет. Или признавайся, вступал другой. Если признаешься и прямо сейчас напишешь явку с повинной, оставим на воле, под подпиской, потом дадут тебе срок условный, мол, убивала в аффекте. Начала, мол, с мужем прямо на прогулке, на бульваре, спорить, он оскорбил, побил, ты защищалась. А потом муж совсем с ума сошел, откуда-то нож достал, но тебе удалось им завладеть – как боролись, после, по ходу, детали проработаем. Допустим, он побежал, а ты, себя не помня, догнала и в спину четыре раза ударила, а потом, когда он упал, – в грудь. А спорить вы начали из-за любовника: у тебя ведь есть любовник, Нетребина, твоему мужу доброжелатель карточки прислал. И запись, как вы там с ним воркуете.

А когда она стала отказываться, ей продемонстрировали, прямо на «планшетнике» – у следователей и электронная «таблетка» с собой была, продвинутые ребята, – как Алина с проклятым Павликом в машине милуются.

Она перед прокурорскими повинилась, да, любовник у ней был, и что?! Убивать Мишу она даже не думала! И тогда вступил второй: а кому убийство Нетребина выгодно? Кто у него наследники? Нет никого, только ты одна. Ни отца, ни матери, ни детей, ни братьев-сестер. А наследовать есть чего. Одна квартира эта на Бульварном кольце не меньше пяти лимонов зелеными тянет. Плюс дача на Новой Риге – еще как минимум столько же, да домик в горах в Германии, да квартирка в Майами. И все ты сама, гражданка Нетребина, наследуешь, не считая фирмы мужниной, со всеми его магазинами и наличными товарами: золотишком да бриллиантами. Есть за что убивать!

А потом: у тебя, Нетребина, алиби есть? Нет. Никакого. Сидела дома в тот вечер, мужа с работы ждала.

А кто может подтвердить сей славный факт, что дома была? А никто не может.

Поэтому давай, гражданочка Нетребина, признавайся, ведь, если не будешь сотрудничать ты со следствием, если мы сами твою вину докажем да еще полюбовника твоего Павла Кораблева притянем, совсем другая статья тебе выйдет. Не легкая сто седьмая – убийство в состоянии аффекта, или даже, может, сто восьмая – превышение необходимой обороны, – а тяжелейшая сто пятая часть «дэ»: убийство с особой жестокостью, до двадцати лет лишения свободы.

Но она все равно ни в чем не призналась. Потому что не в чем признаваться. Они велели Алине крепко подумать и ушли. А она позвонила Семенычу и попросила совета.

Валерий Семенович со смешной фамилией Тонконог человеком был тем не менее весьма уважаемым. Официально являлся он в фирме мужа его заместителем по общим вопросам. А если НЕофициально, а по сути – был в компании Нетребина гуру и консильери, консультантом по самым запутанным и стремным вопросам и специалистом по решению всяческих проблем: с налоговой и санэпидстанцией, с пожарными и таможней. Везде он имел связи, ко всем имел подход, любые непонятки урегулировал. Семеныч устраивал дела, порой используя нечеловеческое обаяние, подарки или посулы, но чаще, конечно, – деньги.

А еще через два дня товарищ Тонконог устроил вдове Нетребиной встречу с человеком из Генпрокуратуры, который, как он сказал, «в курсе ее дела».

Человек из прокуратуры посадил ее в свою «Ауди», и они немного поговорили – причем тот не представился, не назвался, держал себя очень вежливо, даже ласково, однако с таким видом, будто каждое его слово стоит как минимум сотню долларов. Он очень спокойно произнес, что с ситуацией ознакомился, что она и вправду серьезная – однако он берется подключиться и надавить кое на кого, чтобы дело урегулировать и спустить на тормозах. Только это будет денег стоить, сказал человек из «Ауди»: немного, всего единичку – то есть, Алина жаргончик продажных тварей знала, один миллион долларов наличными. Первый транш – триста грандов, то есть тысяч долларов – как можно скорее, прямо завтра. Второй, столько же, через три месяца, когда дело приостановят, а третий – еще через полгода. Или, если она хочет, можно ведь по ее делу и осудить другого. Какой-нибудь бомж или наркоша на себя убийство вашего мужа возьмет: признается, что это он Нетребина там, на бульваре, зарезал, и даже покажет, куда орудие убийства и мобильный телефон покойного выбросил. Так дело будет более верное, но только заплатить уже надо будет не «единичку», а «треху». То есть, как Алина Григорьевна поняла, три миллиона долларов наличными.

И вот теперь она сидела напротив меня за столиком в Домжуре и со слезами на глазах рассказывала мне обо всем, чувствуя себя раздавленной – нет, не только горем, а несправедливостью, которую цинично и с наглой улыбочкой чинила троица власть предержащих: те двое, что явились домой и угрожали, и тот благодетель, что требовал с невиновного человека огромнейшую (в моем понимании) взятку.

А то, что женщина была невиновна, я знал, я чувствовал, я понимал – но что же я мог поделать?