Вспомни о Флебе

Хорза откинулся назад и закрыл глаза. Лучше подождать, не ложиться спать сразу. Тем самым он даст время остальным подумать над тем, что они узнали. Их будет потом легче понять; он узнает, в безопасности ли он в настоящее мгновение или должен держать всех под наблюдением. И пусть Йелсон с Доролоу сначала закончат с Бальведой. Агент Культуры ждёт подходящего момента. Сейчас она надеется остаться в живых, но вполне возможно, что попытается предпринять что-то немедленно. На этот случай он должен быть бдительным. Он до сих пор не решил, убить её немедленно или нет, но по меньшей мере сейчас тоже выиграл время для размышлений.

«Вихрь чистого воздуха» провёл последнюю запрограммированную коррекцию курса и качнул носом на Сверкающую Стену, не точно в направлении Мира Шара, но примерно туда.

Позади них, все ещё расширяясь, все ещё медленно распределяясь по системе, которой она когда-то дала имя, мчались на звёздном ветру бесчисленные искрящиеся, когда-то называемые орбиталью Вавача фрагменты, неся весть о грандиозном разрушении этого мира. И вращались, уносясь к звёздам.

Хорза ещё немного посидел в одиночестве в столовой, глядя, как растворяются останки.

Свет на фоне темноты, круглая плоскость из обломков, ничто. Целый мир был сметён мановением руки. Не просто разрушен — для этого хватило бы самого первого разреза энергией сети, — но погашен, аккуратно, точно, художественно разделан на куски. Аннигиляция, как эстетическое событие. Надменная грация события, на точке абсолютного нуля температуры учёной злобы… оно волновало почти столь же, сколь и отталкивало. Даже Хорза не мог сдержаться, чтобы не проявить некоторое невольное удивление.

Тем самым Культура дала урок идиранам и всему галактическому сообществу. Она превратила в красоту ужасное растранжиривание материи и знаний… Но, подумал Хорза, она ещё раскается в том, что это послание отправилось в дорогу, раскается, ещё пока гиперсвет будет нестись через Галактику, а за ним ползти обычный свет.

Вот то, что может предложить Культура, вот её сигнал, её реклама, часть её наследства: хаос из порядка, разрушение из созидания, смерть из жизни.

Вавач будет значить для будущего больше, чем памятник самому себе. Он будет напоминать и о самой последней, вызывающей дрожь манифестации Культуры с её смертоносным идеализмом и приведёт к давно назревшему пониманию, что Культура не только не лучше любого другого общества, но намного, намного хуже.

Представители Культуры стремились искоренить несправедливость, устранить те ошибки из переданного послания жизни, которые только и делали возможным прогресс (в нём поднялось мрачное воспоминание, и он вздрогнул)… Но на их стороне была самая последняя ошибка, окончательное заблуждение — и именно это станет гибелью Культуры.

Хорза подумал, не пойти ли в рубку и не переключить ли экран на реальное пространство, чтобы снова увидеть орбиталь исправной, какой она была несколько недель назад, когда этот реальный свет, через который сейчас путешествовал «ВЧВ», покинул Вавач. Но вместо этого он медленно покачал головой, хотя не было никого, кто мог бы это увидеть, и продолжал молча смотреть на тихий экран на другом конце неприбранной и покинутой всеми столовой.

СОСТОЯНИЕ ИГРЫ: ДВА

Яхта бросила якорь в лесистой бухте. Чистая, прозрачная вода; в десяти метрах под сверкающими волнами можно было видеть песчаное дно. Вокруг берега почти полукругом стояли высокие вечноголубые деревья. Кое-где из-под охряного песчаника выступали пыльные на вид корни. Несколько маленьких, усеянных цветами утёсов из того же камня выдавались над золотым берегом. Белая яхта, длинное зеркальное отражение которой плескалось в воде, как немое пламя, взмахнула широким парусом и медленно заскользила в слабом бризе, долетавшем сквозь узкую полосу леса и чашеобразную бухту.

Люди тащили маленькие каноэ к берегу или прыгали в тёплую воду и плыли. Несколько сирвилл, сопровождавших яхту на пути от родной гавани, остались, чтобы поиграть в бухте. Их длинные красные тела носились вокруг и под ней, и фыркающее дыхание отражалось от низких скал. Иногда они толкали лодки, стоящие у берега. Несколько человек начали играть со стройными животными, прыгали в воду, чтобы поплавать с ними, коснуться их, подержаться за них.

Фел'Нгистра вздохнула. Обойдя вокруг палубу, она села вблизи звезды на мягкую скамейку. Она рассеянно играла с одним из канатов, натянутых между опорами, потирая его ладонью. Юноша, который сегодня говорил с ней, когда яхта медленно плыла от материка к островам, увидел её и подошёл.

— Не хочешь посмотреть остров? — спросил он. Юноша был очень худым и лёгким, а его кожа тёмной, почти золотисто-жёлтой. Её отблеск напомнил Фел голограмму, потому что выглядел каким-то глубоким, будто худые руки и ноги юноши были толстыми.

— Мне нет до него дела, — ответила Фел. Она и утром не хотела, чтобы мальчик с ней разговаривал, и теперь у неё тоже не было желания с ним говорить. Она раскаивалась, что согласилась на этот круиз.

— Почему? — поинтересовался юноша.