Вспомни меня

— Обижаешь, Данил: я, по-твоему, на одни деревья ориентируюсь? Меняющему свойственна мощнейшая энергетика. Она пропитывает все вокруг, и те, кто способен чувствовать чуть больше, чем обычный человек, люди с пробужденным сознанием, несомненно воспринимают его энергополе, когда оказываются поблизости. А поскольку я — Сознающая… Кстати, а ты ничего не чувствуешь?

— Я? — удивился Воронцов. — Я-то почему должен что-то ощущать? Моя восприимчивость самая что ни на есть обычная, не усиленная ни на йоту, или в чем там у вас это измеряется…

— Ладно. Просто подумалось… Впрочем, сейчас на это нет времени. Меняющий здесь, и пора с ним пообщаться.

— Верно. Спасибо, что нашли его, друзья. Дальше я сам.

— То есть как это сам?! — возмутилась Кира. — Я с тобой! Меня это все некоторым образом касается, не забыл?

— Не забыл. Но вот именно поэтому тебе лучше туда не ходить. Я буду вести с ним отчаянный торг за твою жизнь, и при этом мне лучше не быть стесненным в аргументах, а эмоции — наоборот свести к минимуму, что в твоем присутствии может и не получиться.

— Я могу быть спокойна, Данил, и не помешаю тебе! Ты не можешь сейчас оставить меня за бортом, слышишь?! Скажи хоть ты ему, Эжени!

Та, однако, покачала головой.

— Боюсь, в данном случае Данил прав. К его аргументам добавлю еще один, самый важный. Объект «стирания» Меняющий в свой дом не пустит. Ни за что.

— Но почему?

— Прости, сейчас я буду говорить жестко без всяких дипломатических экивоков. Ему не о чем разговаривать с покойниками, а именно в них он тебя собственноручно записал. А кроме того, хоть убить его простому человеку невероятно сложно, рисковать без нужды, подпуская к себе близко ту, у кого самый серьезный мотив расправиться с ним, он не станет, уж поверь мне! Так что, если ты пойдешь с Данилом, переговоры закончатся, не начавшись!

У Тумановой даже плечи опустились, а гневный блеск в глазах погас.

— Ты уверена?

— Более чем. Поедем с нами в наш штаб, Кира, и подождем. Как только у Данила появятся новости, он нам сразу же сообщит, верно?

— Конечно! — заверил Воронцов. — Сразу же отзвонюсь. Поезжай, Кира. Все будет хорошо!

Туманова чуть улыбнулась.

— Я в тебя верю, Даня! — Она подошла к нему, обвила его шею руками и поцеловала в щеку. Но на сей раз поцелуй этот пришелся в непосредственной близости от уголка его рта. — Удачи тебе!

— Удачи нам!

И, мягко высвободившись из ее объятий, Данил решительным шагом двинулся к коттеджу Собинова по асфальтовой дорожке, обрамленной густыми кустами сирени.

* * *

Против ожиданий Данила, хозяин коттеджа недолго мариновал его под дверями. Когда же Воронцов увидел его, то замер в удивлении: Собинова он уже определенно где-то видел, причем совсем недавно. Вспомнить бы еще где…

— Ну, здравствуй, сновидец! — улыбаясь произнес Меняющий. — А я-то все гадал, когда же ты меня отыщешь.

— Здравствуйте, — оторопело выдавил Данил. Теперь он уже точно вспомнил своего визави. Это был персонаж его странного сна сегодня ночью. — Значит, Меняющий, это вы?

— Я самый. Да ты проходи — чего в дверях-то стоять. Посидим, о делах наших скорбных покалякаем…

С этими словами Собинов повернулся к Данилу спиной, и не торопясь двинулся вглубь своего дома. Воронцов последовал за ним. Все предварительные наметки по поводу стратегии и тактики предстоящего разговора напрочь вымыло из его головы волной сильнейшей ненависти, которую он испытывал к этому человеку. Или, скорее, к некоему безжалостному сверхсуществу, обладающему громадными возможностями, но отринувшему сострадание, принципы, совесть — все то, что делает человека человеком. Обращаясь с людьми, словно с экспериментальным материалом или шахматными фигурами на своей игровой доске, он сам поставил себя вне общества. Не выше, а именно вне. Вынеся себя за скобки, Меняющий лишился моральных прав, которые дает принадлежность к роду людскому, и теперь, не считая его человеком, любой мог также и не считать себя связанным законами, правилами и принципами сосуществования в отношении него, ибо как ты к людям, так и они к тебе.

Но Собинова это, казалось, нимало не беспокоило. Ни с точки зрения самоощущения, ни со стороны безопасности. Он был уверен, что никто не решится его тронуть, а если и решится, то ничего не получится. Данил, сверля его спину ненавидящим взглядом, уже был почти уверен, что с решимостью у него проблем не будет. А вот насчет второй части присутствовали серьезные сомнения: в памяти четко отпечатались слова Эжени, что «обычному человеку убить Меняющего невероятно сложно». Однако не это его останавливало от решительного и необратимого шага. Заповедь «не убий» (а точнее, его собственная внутренняя граница между позволительным и запретным, конечно, тяжеленной цепью висела на руках Данила, но не одна она. Мысль о том, что смерть Меняющего ничего не решит, и Кира все равно исчезнет из этого мира, была гораздо страшнее. Как бы он ни относился к Собинову, с этим мерзавцем следовало договариваться. Ради Киры.