Вспоминать, чтобы помнить

Какая же прекрасная возможность была у американских колонистов? Служить человечеству, принести в мир просвещение и справедливость. Со времени создания республики у нас не было врагов, за исключением метрополии, то бишь Англии. Нас окружали друзья. Единственная большая война была междоусобной. Но в предыдущей войне нас втянули в мировой конфликт, суть которого мы понимали лишь частично. Когда война закончилась, мы вновь постарались укрыться в нашей удобной раковине, не желая нести ответственность, которую возложили на себя, оказавшись среди участников масштабного конфликта. Мы отклонили предложение заседать в Гаагском трибунале и принимать участие в разработке первого, чернового варианта международных законов и правил. В течение ряда лет мы отказывались признать единственное правительство, которое извлекло уроки из войны и стремилось создать более разумный и справедливый порядок на земле. С появлением диктаторов мы палец о палец не ударили, только сидели и смотрели, как они проглатывают и порабощают маленькие страны, одну за другой. Когда пала Франция, мы почувствовали горечь и боль. Мы кричали: «Позор!» — хотя ничем не помогли ей. Мы позволили бы и Англии пережить ту же участь, но англичане вылеплены из другого теста. Вплоть до предательского нападения японцев, которое можно было, учитывая полученные уроки, предвидеть, мы размышляли, какой курс избрать. И вот теперь внезапно объединились и, как и в предыдущей войне, делаем вид, что сражаемся за свободу человечества. Журналисты делают все возможное, чтобы заставить американский народ поверить в эту прекрасную легенду, хорошо зная, что в основе психологии американцев лежит иллюзорное представление о мире: в нас хватает ярости и деловитости, чтобы убивать, но только в том случае, если мы видим в себе спасителей мира и современных крестоносцев. «Наконец-то, — прочитал я в газете, — нация охвачена единым порывом; настал великий момент, и Америка шагает в такт героическому маршу. Мы отказались от пустяков, равнодушия и страха, взяли на себя ответственность за судьбу мира и все, как один, повернулись к сияющей звезде». Дальше в том же духе — говорильня и трескотня до заключительной фразы: «Никаких компромиссов — вплоть до победы»*.

* «Нью-Йорк пост», декабрь, 13, 1941. — Примеч. авт.

Невозможно, чтобы мы проиграли войну. Но что мы надеемся выиграть? Или лучше поставим вопрос так: для чего? Этот вопрос господа редакторы умело обходят, отделываясь фразами типа: «Навсегда освободим мир от нацистской заразы» и так далее. Мы что, микробиологи и дизенсекторы? Или пытаемся оберегать гроб Христа от грязных лап неверных? В течение двух тысяч лет мир спорит по поводу мертвого тела Христа. Сами христиане утверждают, что Бог послал своего сына, живого Христа, чтобы спасти мир. Ведь не труп же он нам послал, чтобы из-за него велись войны. А в действительности именно это и делают христиане, приветствуя любую возможность повоевать во имя Христа, который принес на землю мир. И этому не будет конца до тех пор, пока каждый из нас не станет таким, как Христос, пока вера и любовь не преобразят наши слова в дела, сделав легенду реальностью.

«На войну — и дальше» — гласит заголовок редакционной статьи, которую я только что цитировал. Нам всем интересно, что ждет нас после окончания войны. Сама по себе война уже никому не интересна. А вот что наступит после нее, зависит от того, с какой целью мы ее ведем. Мы получим именно то, что хотели получить, и ничего больше. В этом отношении война ничем не отличается от мира. Не имеет никакого значения, пылаем ли мы ненавистью или вялы и апатичны, если не знаем, чего хотим. Победить Гитлера и его банду — не слишком высокая цель. С ними можно было бы справиться и без войны, имей мы достаточно ума, воли и чистоты, чтобы взять на себя решение этой задачи. Гитлер появляется там, где есть нерешительность, сомнение, праздность и оторванность от жизни. Как был необходим Иуда, чтобы Христос сыграл драму, предначертанную ему судьбой, так и Гитлер необходим нашему веку, чтобы мир мог сыграть драму объединения и возрождения. Христос выбрал в предатели Иуду, мы — Гитлера. Все сверхштатные лица, так сказать, даже если и были честными, порядочными джентльменами, терялись на фоне этой громадной дьявольской фигуры. Ни Черчилль, ни Рузвельт, ни Сталин не смогли бы в одиночку справиться с этим монстром. И хорошо, что не смогли, потому что теперь маленькие люди, жалкие безвестные человечки, составляющие громадную массу человечества, сами ответят на вызов. Христос выбрал себе двенадцать учеников не из сильных мира сего, а из числа ничем не примечательных людей.