Вспоминать, чтобы помнить

Через некоторое время Эрик, так звали нашего гостя, устав от постоянного чтения, стал просить хоть какой-то работы. Тогда я как раз с головой ушел в Пруста. Я отмечал целые страницы в «Беглянке», которые он с радостью вызвался перепечатать для меня. Каждое утро на моем столе лежала очередная стопка готовых страниц. Никогда не забуду, как он был благодарен за предоставленную возможность поработать. Когда работа подошла к концу, я, видя, как глубоко он прочувствовал текст, попросил его поделиться со мною своими мыслями. В результате меня так восхитил анализ выбранных отрывков, что я убедил его еще раз перечесть все выписки и сделать подробные аннотации. Сначала Эрик подумал, что я издеваюсь над ним, но, когда я доказал ему важность свежего, непредвзятого мнения, его благодарность не знала границ. Он приступил к работе с упорством ищейки, выискивая все новые смысловые оттенки, расширяющие саму проблему. Глядя, как увлеченно он трудится, можно было подумать, что у него заказ от самого «Галлимара». Мне казалось, что Фред работает прилежнее и тщательнее самого Пруста. И все для того, чтобы подтвердить свою способность честно трудиться весь день.

Не помню, когда еще время летело быстрее, чем тогда в Клиши. Приобретение двух велосипедов полностью изменило нашу жизнь. Мы делали все, чтобы ничто не мешало нашим дневным прогулкам. Ровно в четыре Фред заканчивал свои две страницы. Я мог видеть из окна, как он смазывает и до блеска начищает свой велосипед. Он так же любовно заботился о нем, как и о своей машинке, и приобрел все возможные прибамбасы, какие только можно было к нему прикрутить, включая спидометр. Иногда, чтобы совершить долгую поездку в Версаль или Сен-Жермен-ан-Лейе, например, — он спал всего три-четыре часа. Когда проходил «Тур де Франс», мы каждый вечер ходили в кино, чтобы следить за гонкой.

Когда шестидневные гонки завершились в Вель-д’Хив, мы уже были там, готовые бодрствовать всю ночь.

Изредка мы бывали в «Медрано». Когда мой друг Рено приехал из Дижона, мы даже отважились пойти в «Бал Табарен» и «Мулен Руж» — места, вызывавшие у нас отвращение. Но главным источником релаксации было для нас кино. Когда я думаю о наших походах в кино, то мне первым делом вспоминается та замечательная еда, которую мы поглощали перед сеансом. А после отличного обеда — несколько восхитительных минут в баре, с cafe arrose de rhum*. Затем быстрая пробежка среди шума транспорта и людского гомона до ближайшего pissotiere**. Во время перерыва — еще один бросок в бистро и очередное посещение уборной. Дожидаясь, пока раздвинут занавес, мы жевали шоколад с орехами или лизали эскимо. Простые радости, просто идиотские, можно сказать. Завязавшийся по дороге домой разговор мог затянуться до утра. Иногда перед рассветом мы начинали готовить еду, откупоривали пару бутылок вина, а потом, заваливаясь спать, проклинали птиц, звонко распевавших за окном.

* Чашечкой кофе с глотком рома (фр.).

** Уборной (фр.).

Несколько особенно скандальных эпизодов, относящихся к этому идиллическому периоду, я пересказал в " Тихих днях в Клиши" и «Мара-Мариньян», которые, к несчастью, никогда не были опубликованы в Англии или Америке. Странно, что это время всегда вспоминается мне как «тихое». А ведь оно было каким угодно — только не тихим. И все же никогда я не писал так много, работая одновременно над тремя или четырьмя книгами. Я прямо фонтанировал идеями. Авеню Анатоля Франса, на котором мы жили, было далеко не живописным местом, напоминая унылую центральную часть нью-йоркской Парк-авеню. Возможно, наш энтузиазм объяснялся тем, что впервые за много лет мы наслаждались состоянием, которое можно назвать относительной уверенностью в будущем. У меня даже был в течение года постоянный адрес.