Вспоминая Михаила Зощенко

При всех заведомо утраченных возможностях иметь максимально полное представление о Зощенко, о его человеческом и писательском облике, можно считать, что в той мере, в какой отпущено нам обстоятельствами, этот облик коллективными усилиями ушедших и ныне живущих авторов настоящего сборника создан.

Осталось сказать, что часть воспоминаний, вошедших в сборник, перепечатана из книги "Михаил Зощенко в воспоминаниях современников" (М., "Советский писатель", 1981); другая часть извлечена из авторских сборников и периодических изданий; более одной трети воспоминаний написано для сборника специально. Издательство и составитель приносят их авторам сердечную благодарность.

В. Зощенко

ТАК НАЧИНАЛ М. ЗОЩЕНКО 1

1 Михаил Зощенко в воспоминаниях современников. М,: Сов. писатель, 1981. С. 67-90. Далее - Воспоминания (с указанием страниц).

К литературе Михаил Зощенко стремился давно. С детства. В записной тетради 1917-1920-х годов сохранилась запись:

1902-1906 - стихотворения.

1907 - рассказ "Пальто".

1910 - рассказ "За что?".

1914 - Письма. Наброски.

1915 - Письма. Эпиграммы.

1917 - Рассказы.

Из этих записей видно, что первые литературные опыты Зощенко относятся к самым ранним детским годам - к шести-семилетнему возрасту, когда он пробовал себя в поэзии (вряд ли удачно!), а первый его рассказ - "Пальто" был написан, когда ему было одиннадцать-двенадцать.

В той же записной тетради он пишет: "Нужно придумать цель в жизни. Придумать идею. Или иметь в своей душе".

И дальше:

"Цель жизни - найти призвание". Его заветной целью, его идеей, его "призванием" стала литература.

В декабре восемнадцатого года он зашел ко мне, приехав на несколько дней с фронта, из Красной Армии. В коротенькой куртке, переделанной им самим из офицерской шинели, в валенках...

Я сидела перед топящейся печкой - в крошечной моей "гостиной" на Зеленой улице, дом 9.

Он стоял, прислонившись к печке.

Я спросила его:

- Что же для вас самое главное в жизни?

И была уверена, что услышу: "Конечно же, вы!"

Но он сказал очень серьезно и убежденно:

- Конечно же, моя литература...

И это была правда. Правда всей его жизни, потому что не было у него ничего "главнее" его литературы, которой он отдал всего себя без остатка.

Как ни странно (а впрочем, может быть, вовсе не странно), в гимназии его сочинения оценивались очень низко и на выпускном экзамене в восьмом классе он получил двойку за сочинение о "Дворянском гнезде" и Лизе Калитиной. Он никогда не мог писать по "трафарету", так, как требовалось, высказывать "общеизвестные истины" - он всегда искал новых, своих, непроторенных путей.

Очевидно, по этой причине гимназический учитель и решил "отказать" ему в литературных способностях.

Его детские "пробы пера" не сохранились, и о первых шагах Зощенко в литературе можно говорить лишь начиная с 1914-1915 годов. Четырнадцатым годом помечены два рассказа - "Тщеславие" и "Двугривенный". Они были написаны девятнадцатилетним автором еще до германской войны. Первый рассказ - о барышне, из тщеславия покупавшей французскую газету, хотя по-французски она не понимала. Второй рассказ - о нищенке - я хочу от слова до слова здесь привести. В нем еще нет знаменитого зощенковского юмора, но знаменитая зощенковская грусть, всегдашнее его сострадание к бедным - уже есть.

ДВУГРИВЕННЫЙ

В церкви колеблющийся свет свечей. Причудливые тени на стенах и высокий, неведомо где кончающийся купол. В нем тонет густой бас дьякона.

- Придите поклонитеся, - дребезжит молящий голос священника, и бас дьякона вторит ему и заглушает.

Женщины низко сгибают головы, крестятся и шепотом повторяют слова моления. В церкви больше всего женщин. Все беднота... Где же богачи молятся?

Вот в этом тусклом углу нищие. Серые, оборванные, с жуткими болезнями и робкими глазами.

Вот старуха нищенка. Ей давно перевалило за восьмой десяток. У ней классический подбородок старости, желтые, вечно жующие зубы и неуверенные движения. Старуха поминутно крестится и опускает голову.

Вот там, в стороне, на полу лежит кем-то оброненный двугривенный. Новенький и блестящий двугривенный.

Старуха давно его заметила. Нужно поднять.

Здесь, в этой бедной церкви, больше пятачка никто не даст. Целый двугривенный! Трудно нагибаться, и могут заметить.

Трудно старой опуститься на колени. Только бы никто не заметил. Ближе подойти и потом на колени.

Старуха торопливо крестится, ниже и ниже сгибает голову и, кряхтя, опускается на колени.

Земной поклон. Богу и угодникам.

Холодный и грязный пол неприятно трогает лоб.

Где же монета?

А вот - у ноги. Старуха тянется рукой и шарит по полу.

Это не двугривенный - это плевок.

"Искушение, прости господи!"

А вот и первые свидетельства его упражнений в сатирическом жанре. В "полевых книжках" 1915- 1917 годов между "рапортами", "донесениями" по начальству и другими "военными делами" встречаются эпиграммы на однополчан.

Конечно, поэтического дара у молодого офицера не было, но эпиграммы уже говорят о его способности отмечать в людях смешное, жалкое, пошлое, глупое.