Всполохи Эйцехоре

Лишь лесные звери, деревья и лёгкий ветерок был и свидетелями, как на последнем слове небеса ответили ему громовым раскатом.

Боги приняли клятву.

Скиф и меч теперь одно целое. Только прежде чем пролить чужую кровь, он должен напоить его своей. Так положено. Меч должен принять его частицу жизни.

Молния ударила в могучий дуб, когда из разреза на руке тяжёлые алые капли упали на лезвие. Кровь потекла по мечу… но ни одна капля не упала на землю. Хранитель вобрал всё. Он впитывал и просыпался.

Просыпался, чтобы выполнить последнее своё предназначение…

Весь день ушёл на приготовление ритуального костра. Солнце скрылось за горизонтом, когда горящий факел в руке Скифа медленно опустился на вязанки хвороста.

Слёз больше не было. Лишь пустота и бесконечное чувство утраты в душе.

- Светлый путь вам, родичи, - произнёсли губы каким-то чужим, хриплым голосом.

Языки пламени поползли вверх.

Они уходят. Их души переходят в мир иной.

Сердце каменело. Перевязанная рука грозилась потянуться к ножнам за спиной, что оттягивали плечи лямками перевязи. Грозная мощь просила выхода. Силой наполнялось всё тело. Меч подпитывал незаметно, маленькими, но ощутимыми порциями. Скиф отстранённо понимал, почему тяжесть меча уже не так давит на плечи и враз полегчали тела членов семьи, когда переносил их на ритуальный костёр.

Хранитель подпитывал, щедро делился. Но даже его поддержки было недостаточно, чтобы придать огню все тела, как того требовал обычай. Проводить в последний путь удалось лишь десятерых, на большее попросту не хватило сил и времени.

Последние искры взметнулись в чёрное небо. Полная луна, скучая, глядела из-за туч. Она видела много, очень много таких костров.

Налетевший порыв ветра подхватил прах усопших и понёс куда-то на север, в страну нави. Скиф тяжело опустился на землю рядом с костром. Нужно было передохнуть, поспать, а завтра с новыми силами…

Он ещё не успел приклонить голову, а сознанием уже овладели сны. Скифу снилось детство. Лазурное небо над головой, сочная, свежая трава под ногами. Он бежит по полю к матери. Та стоит в высокой траве, жнёт её серпом. Такая родная, близкая, светлая. Русые волосы выбились из-под косынки и развиваются, колышимые лёгким тёплым ветерком. Мать не видит мальчика, она стоит к нему спиной. Скиф раскидывает руки в стороны, смеётся, на душе тепло и уютно, сейчас он обнимет свою мать, уткнётся ей в шею, растаяв в этой благостной неге.

Мама перестаёт жать траву, распрямляет спину и оборачивается…

О, боги! Что это?!

Чёрные, забитые землёй глазницы смотрят на Скифа. Усилившийся, ставший вдруг ледяным ветер вырывает клочья русых локонов из гниющего скальпа. Мёртвое тело запрокидывает голову, и жуткий, парализующий разум вой разносится по полю…

Скиф проснулся, задыхаясь от ужаса, потряс головой, силясь избавиться от липких остатков мерзкого сна, но вой не стихал. Он множился!

Три, пять, десять глоток завыли в унисон, глухо, утробно. Из тумана выросли чёрные силуэты, много силуэтов.

Мёртвые.

Неужели Барон пользовался не только мечами?

Скиф стряхнул пелену сна и опрометью бросился бегать вокруг догорающего костра, вспахивая землю огарком подвернувшейся по руку ветки. Так он в полуприсяде трижды очертил круг, не переставая бормотать заговор. Ах, как он радовался сейчас тому, что древняя бабка в своё время чуть ли не силой заставляла его разучивать сложные в произношении заклинания. Правда, применять сие знание на практике Скифу ещё не доводилось. Подействует ли защитный круг?

Молочная луна окунулась в облака, вынырнув неестественно багрово-красного цвета.

Мёртвые тела родичей медленно и неотвратимо приближались. Их силуэты стали проступать чётче, да и самих силуэтов прибавилось. Некоторые были вполне человеческими, другие – обезображенными до неузнаваемости.

Вот идёт мясник Сирус, здоровенный детина с огромным брюхом; вот тётка Вельда ковыляет, вытянув вперёд тощие жилистые руки; а этот силуэт совсем не знаком – головы нет; у другого громадная рубленая рана идет от ключицы до живота, деля туловище по диагонали, правая рука свисает почти до земли; третий – тонкий и кривой, словно обгоревшая лучина…

Ото всех этих образов, что знакомых, что не знакомых, на желудке стало нехорошо. Предательская слабость, словно болезнетворная плесень, расцвела в конечностях.

Некстати, очень некстати.

Один из мертвецов медленно приблизился к кругу. Рука Скифа сама выхватила меч из ножен. Клинок заполыхал в свете луны светло-зелёным, приятно согревая ладонь своим внутренним теплом.

Заговорённый круг вспыхнул ярко-синим светом. Мертвец с воем отскочил, как будто обжёгся. Сердце, готовое выпрыгнуть из груди Скифа, чуть успокоилось, дыхание со свистом вырвалось из груди.

Заговоры не подвели.