Вскрытые вены Латинской Америки

Эти обобранные церкви, в большинстве случаев уже не действующие, доживают свой век, оседая под грузом лет. Их судьба не может не вызывать сожаления, потому что, даже будучи заброшенными и разграбленными, они остаются величественными шедеврами начального периода колониального искусства, пылкого и еретического, характеризующегося слиянием и расцветом разных стилей: /63/ «знак пересечения» в Тиауанаку вместо креста и крест вместе со священным солнцем и священной луной; дева и святые с натуральными волосами; гроздья винограда и колосья, обвивающие колонны до самых капителей рядом с кантутой — символом власти императора инков; сирены, Вакх, праздник жизни и романский аскетизм, смуглые лица некоторых божеств, кариатиды с индейскими чертами... Некоторые церкви, оставшись без прихожан, были приспособлены под иные нужды. Церковь святого Амброзия была превращена в кинотеатр «Омисте», в 1970 г. под барочными барельефами ее фасада появился анонс: «Этот безумный, безумный, безумный мир». Храм ордена иезуитов также был превращен в кинотеатр, затем в склад товаров фирмы «Грейс» и, наконец, в склад продуктов питания какого-то благотворительного обществa. Но остались еще церкви, которые худо-бедно продолжают функционировать. Так, не меньше полутора веков при всей бедности зажигали свечи в церкви святого Франсиска. Говорят, что ее крест вырастает на несколько сантиметров в год, на несколько сантиметров отрастает и борода у распятого Христа — его величественная фигура из серебра и шелка появилась в Потоси, неизвестно откуда, четыре столетия назад. Священники не отрицают, что они его бреют и даже письменно удостоверяют творимые им чудеса: он избавляет от чумы, засухи, помогает защитникам города при неприятельской осаде.

И однако, даже эта чудотворная скульптура не смогла предотвратить упадок Потоси. Истощение серебряных жил было воспринято как господняя кара за непомерную жестокость и грехи хозяев рудников. Ушли в прошлое пышные мессы, а с ними и пиршества, бои быков, танцы и фейерверки. Пышность и блеск религиозной обрядности обеспечивались рабским трудом индейцев. Владельцы рудников в свои лучшие времена делали сказочные пожертвования церквям и монастырям, заказывали пышные похороны. Ключ из чистого серебра мог отомкнуть даже небесные врата. Купец Альваро Бехарано в своем завещании в 1559 г. распорядился, чтобы в последний путь его провожали «все священники и священнослужители Потоси». Знахарство, колдовство и официальная религия причудливо перемешивались между собой в этом колониальном обществе, полном религиозного рвения и ужаса перед будущим. Умирающего можно было исцелить соборованием с балдахином и колокольчиками, можно было /64/ вылечить его и причащением, но самым надежным способом исцеления было завещать кругленькую сумму на сооружение храма или на новый алтарь. Лихорадку можно было победить евангелием: молитвы в некоторых монастырях охлаждали тело, а в других — вызывали жар. «“Верую” освежала, как тень тамаринда или прохладительный напиток, а “Спаси, господи, люди твоя” была теплотворной, как цветок апельсинового дерева или метелка кукурузного початка...»[40]

На улице Чукисака можно полюбоваться изъеденным веками фасадом дома графов Карма-и-Кайяра — теперь в нем кабинет хирурга-дантиста; под геральдическими знаками военачальника дона Лопеса де Кироги, что на улице Ланса, приютилась школа; львы с простертыми лапами на гербе маркиза де Отави украшают теперь вход в Национальный банк. «В каких местах вы теперь обитаете? Далеко, должно быть, вы ушли...» Старая потосийка, привязанная к своему городу, рассказывает мне, что первыми ушли богачи, а за ними потянулись бедняки: в Потоси теперь насчитывается в три раза меньше жителей, чем четыре века назад. Я рассматриваю гору с плоской крыши дома, расположенного на Уюни — узкой и извилистой улочке колониальной эпохи. У домов здесь так далеко вперед выступают балконы, что те, кто живет по разным сторонам улицы, могут обмениваться поцелуями или тумаками, не спускаясь для этого вниз. Доживают свой век старые фонари, при тусклом свете которых, говоря словами Хайме Молинса, «выяснялись любовные отношения, скользили куда-то, словно призраки, кавалеры, знатные дамы, завсегдатаи игорных домов». Теперь в городе есть электрический свет, но он не очень заметен. На старых площадях при свете старых фонарей по ночам разыгрывают лотереи: однажды я видел выставленный на улице приз — кусок торта.