Всё зачеркнуть. И всё начать сначала

– Кто, кто написал такую прелесть? Никогда не слышала подобное. Как красиво!

– Это Николь Аверина. В интернете недавно прочитал.

– Хочешь сказать, что прочёл и сразу запомнил? А ещё, ещё можно?

– Я много стихов знаю, но декламировать вслух могу лишь под настроение. Давай так, сейчас я тебе прочту из Вероники Тушновой, но обсуждать ничего не будем, просто помолчим, насладимся впечатлением, подумаем.

– Что-то грустное?

– Как сказать. Скорее жизненное…  «А знаешь, всё ещё будет! Южный ветер ещё подует, и весну ещё наколдует, и память перелистает, и встретиться нас заставит, и ещё меня на рассвете губы твои разбудят. Понимаешь, всё ещё будет!»

– Ты о чём?

– Это стихи, Виталина. Веронике Тушновой, автору этих строк, было тридцать шесть лет,  шёл сорок седьмой год, меньше чем через два года после войны. Дальше хочешь услышать?

– Конечно, хочу, ещё спрашиваешь! Ведь ты не просто так выбрал эти строки? Я понимаю, что это тонкий намёк на необозначенные обстоятельства.

– Не важно. Ты уже большая девочка. Решать тебе… «В сто концов убегают рельсы, самолёты уходят в рейсы, корабли снимаются с якоря… Если б помнили это люди, чаще думали бы о чуде, реже бы люди плакали. Счастье – что онo? Та же птица: упустишь – и не поймаешь. А в клетке ему томиться, тоже ведь не годится, трудно с ним, понимаешь?»

– Ещё как понимаю… ещё как, Коленька. Проводишь меня?

– Спрашиваешь. Разве уже пора?

Никто никого провожать не стал. Это были не просто стихи, это был диалог сердец.

Кому придёт в голову по собственной глупости упускать счастье?

Дома у Кольки парочка оказалась далеко за полночь. Они были слишком возбуждены разговором и вообще.

Поцелуев было много, наверно очень много для первого свидания.

Странная она, Виталина: хотела казаться высокомерной бесчувственной эгоисткой,  умеющей подмять под себя любого мужика, якобы привыкшей царапаться и кусаться, а на самом деле…

Чувственные податливые губы, трепетная первородная греховность девственного поцелуя, низкий волнующий голос, запах разбуженной невзначай нетронутой страсти.

Колька думать не смел о чём-то ином, кроме объятий и поцелуев. Это он-то, Колька: ловелас, сердцеед, дамский угодник, привыкший брать без отдачи.

Оба были довольные, счастливые, уставшие, смертельно голодные, ужасно хотели немедленно лечь спать.

В холодильнике не оказалось ничего, кроме двух пачек пельменей и баночки сметаны.

– Тебе сколько варить, Виталина?

– Чего сколько? Кидай все.

– Мы же не съедим. Жалко выбрасывать. Не подумай, что я жмот, но это продукты. Предки расстроились бы…

– Глупенький. Что не съедим – утром разжарим.

– Смеёшься? Варёные пельмени ещё и жарить? Может лучше сразу выбросить?

Зря смеялся: обжаренные до хрустящей корочки пельмени оказались великолепным, восхитительно вкусным блюдом.

Колька с Виталиной заснули, не раздеваясь, даже не заметили, как и когда. Оба были до предела психических и физических возможностей перевозбуждены.

Выпустить девочку из объятий Ромео всю ночь не решался, то и дело проверял, не упустил ли свою Жар-Птицу.

Такого с ним ещё не было.

На следующий вечер Колька с нетерпением встречал Виталину на автобусной остановке. Весь день ему не работалось, хотя на нём висели два срочных заказа, которые давили на нервы. Каждые пять минут он получал и отправлял сообщения на смартфоне.

Девушка прибыла на свидание с тяжёлой объёмной сумкой и рюкзачком.

– Ты чего, Виталинка, переселиться решила?

– Вот ещё! Я привыкла всё необходимое держать под рукой.

– Подушку и одеяло прихватила?

– Будет нужно… а чего это ты подкалываешь? Не нравится – могу обратно отвезти.

– Молчу-молчу, шучу-шучу, а то по шее схлопочу, тебя, конечно, огорчу. Я лучше сумки захвачу, потом, любя защекочу и на ночёвку при-ю-чу.

– Так-то лучше.

– Где мой шкафчик, – сходу спросила девочка у Коляна в квартире.

– Чей!?

– Определись, Коленька. Я с ночёвкой к тебе пришла или без?

– Конечно, с ночёвкой… это не обсуждается.

– Тогда обозначь, пожалуйста, мою автономную территорию. У  меня должно быть личное пространство, хотя бы малюсенькая полочка.

– Можно полюбопытствовать, что именно ты собираешься там припарковать?

– Какой же ты любопытный. У каждой женщины есть сугубо интимные тайны. Я не обязана делиться с тобой сокровенной информацией. Скромнее надо быть, дружочек, сдержаннее, интеллигентнее, толерантнее.

– Уже стал. А спать, извини за вопиющую бестактность, мы будем в костюмах или всё же разденемся до трусов?

Виталина заразительно захохотала, стала разгребать прямо на кровати внутренности обеих сумок, намеренно выставляя напоказ несколько пар трусиков, хлопковую маечку, колготки, свитер ручной вязки, спортивный костюм, пижаму, два платьица, носочки, носовые платки, косметичку, кошелёк и паспорт.

В рюкзачке лежали прозрачные контейнеры с котлетами, жареным картофелем, бутерброды, пакет со свежими овощами, бутылочка растительного масла, десяток яиц, пачка чая, сахарный песок и конфеты.

– Думаю, голодать не придётся. Я всё-всё продумала.

– А я, меня ты учла в своих планах?