Всё зачеркнуть. И всё начать сначала

Лёха нарадоваться не мог. Мало того, что Каринка стала прилично зарабатывать, её стало не узнать внешне: обольстительница, нимфа. Его девочка стала так круто одеваться!

Она и до того смущала наши умы и воображения своим обаянием, а теперь…

Карина каждый день меняла платья и юбки, чем восхищала и расстраивала наших женщин, которые вслед за ней требовали и им срочно купить шемиз, беби долл, чарльстон, тунику или вообще чего-то невообразимое, но где взять столько бабла?

Теперь она носила модельные туфельки и умопомрачительные чулки, сочетающиеся с фасоном одежды, цветом волос и ещё миллионом мелочей, которым прежде не придавала значения. А аромат!

Её присутствие окружал волнующий флёр возбуждающих запахов, которые заставляли мозг присутствующих сосредоточиться исключительно на привлекательности Карины и её неоспоримых достоинствах.

Глядя на её воздушные одежды и стройные ножки в ажурных чулочках, казалось, что сейчас Кариночка взмахнёт крылышками и улетит.

Лёхе нравилось, что на жену заглядываются. Он млел от своей неотразимой богини и гордо задирал нос.

В тот памятный день…

Кариночка с вечера готовилась к встрече с каким-то весьма важным клиентом. Она долго  скрупулёзно подбирала наряд, никак не могла найти удовлетворительное сочетание.

Крутящаяся у огромного зеркала в рост жена была соблазнительно сладкая. На супружеское ложе были накиданы десятки платьев и шарфиков, на трюмо в беспорядке лежали все её украшения.

Прелестница скользила по дизайнерскому коврику в умопомрачительном нижнем белье, настолько сексуальном и манящем, что у Лёхи закружилась от неодолимого желания близости голова.

Девочка принимала кокетливые позы, примеряла кораллы, янтари и жемчуга, напрягала славный животик, вытягивала лебяжью шейку, взвешивала в ладошках упругие мячики грудей, грациозно отклячивала попку.

Долго смотреть на праздник неукротимой женственности было попросту невозможно. Лёшка чуть не рычал. В голову лезли постыдные, требующие немедленной реализации мысли. Ему грезилось такое…

Особенно он возбудился, когда жёнушка накрасила губки нежно-персиковой помадой и блеском. Выдержать этот разврат он не мог.

Ещё немного и…

Ну, обнял, погладил, поцеловал в шею, сунул меж бёдер руку…

Карина разревелась, убежала, закрылась в ванной.

Спали они в разных комнатах.

Понять её странную реакцию на вожделение… на обычное и вполне понятное  желание женатого человека обладать любимой женщиной, самой-самой соблазнительной, самой прекрасной…

Чего в этом неправильного, чего обидного-то?

Половина ночи без сна: рукоблудие, опухшие… и мысли, мысли тоже опухли.

Запредельный по ширине и объёму диапазон навязчивых, по большей части абсурдных дум растворял и высверливал мозг, прекращая его, то в кисель, то в мягкое мороженое.

Где-то внутри, где должна обитать душа, крутилась знакомая мелодия и навязчивые строки песни – “ Утомлённое солнце нежно с морем прощалось. В этот час ты призналась, что нет любви”.

– Как это нет, у кого нет? Да я её, да без неё! К чёрту всё. Нужно извиниться и все дела. Проснусь, приготовлю её любимый кофе, сырники со сметаной, поцелую…

– Но ведь это не я, она… она должна…

“Мне немного взгрустнулось. Без тоски, без печали в этот час прозвучали слова твои…”

Вспомнилось неожиданно, как познакомился с Кариной, как почувствовал, что влюблён по уши, но очень долго не мог в этом признаться, как неловко целовался с ней  в тёмном подъезде с закрытыми глазами, хотя там и без этого ничего не было видно, как…

Нахлынувшие переживания стёрли без следа обиду и негодование. Лёха почувствовал необычайный душевный подъём, благодарность к своей милой девочке, трепетную нежность.

– Да мои, мои слова ей нужны, что люблю, что не могу без её… без неё…! Или всё же одному мне это нужно, а ей без разницы? Чего это Карина гоняет меня, как нашкодившего кота? Что-то не припомню, чтобы прежде с ней такое случалось.

И всё же, и всё же…

Непривычно-полынный привкус мыслей утомил, измучил. Лёха сам не понял, как заснул.

Разбудил его густой аромат только что смолотых кофейных зёрен, запах сырников.

Лёшка не успел раскрыть глаза, даже не захотел этого делать, потому, что уловил свежее дыхание жены, тепло её влажных губ и нежное, но безмерно приятное прикосновение…

– Извини, любимый, – ласково прошептала Карина, – сама не понимаю, что на меня нашло. Мне самой не хочется идти на эти переговоры. Но придётся. Шеф сказал…

Лёха не дослушал, чего там говорил какой-то шеф. Он рывком подмял жену под себя, задрал ночнушку…

Её не остывшее окончательно со сна ароматное, духовитое, не испорченное ещё шампунем и мылом тело, такое сдобное, такое родное, до боли знакомое каждой волосинкой и родинкой, ответило взаимностью.

Супруги сплелись в извивающийся клубок как роящиеся пчёлы, оба сладкие и лакомые, как первый, долгожданный после зимы майский мёд.

Разбухшая мякоть раскрытых сот хлюпала и булькала, дрожащие от напряжения тела изгибались, корчились, сотрясались от восхитительных непристойно-бесстыдных судорог.

Карина трепетала в Лёшкиных руках, закричала, когда наполнилась до краёв медовым соком его благодарности.