– И вот еще на что обратите внимание. Если бы эта сделка выгорела, я бы положил в карман миллион чистой прибыли, возможно, даже больше. Значит, вместо меня деньги достались Брайэму. Разумеется, Сьюзен получила свою долю, будьте спокойны. Вот в связи с этим я и хотел дать вам инструкции. Она где-то припрятала денежки, хорошо бы обнаружить где. Быть может, вас наведет на след Брайэм. Займитесь им. Он важный гусь, но перед моим секретарем нос задирать не станет, стоит лишь подойти к нему с нужной стороны. Есть еще один путь. Джим Ибер. Им тоже займитесь. И помните о нашей сделке – нашей с вами. Десять тысяч долларов в тот самый день, когда она отсюда вылетит, одна, без моего сына, и еще пятьдесят тысяч, когда будет оформлен развод…
Возможно, мистер Джарелл увлекся и обо всем забыл, а может, сообразил: я потом вспомню, что он советовал мне заняться Джимом Ибером уже тогда, когда Ибер был недосягаем, о чем он, выходит, в тот момент не знал.
Я напомнил ему, что любая сделка предполагает наличие двух сторон, я же его предложение не принял, но он отказался дискутировать со мной по этому поводу. Его предложение обработать Джима Ибера дало мне возможность задать несколько вопросов, касающихся его бывшего секретаря, что я и сделал. И хотя кое-какие ответы содержали полезные сведения о характере покойного, ни один из них не проливал света на самый важный факт его жизни – его смерть. Ибер прослужил у Джарелла пять лет, был холостяк, пресвитерианец (хотя в церковь ходил редко), играл по воскресеньям в гольф, ему везло за карточным столом и так далее. Попутно я узнал кое-что о Корее Брайэме.
Спал я, по обыкновению, хорошо, но проснулся ровно в семь. Я повернулся на другой бок и закрыл глаза, но это не помогло. Сон ко мне не шел. Вот досада. Меня подмывало встать, одеться, спуститься в студию и послушать восьмичасовые новости. В полицию я позвонил ровно в десять тридцать вечера и фальцетом сообщил, что им не мешало бы заглянуть в квартиру по такому-то адресу на Сорок девятой авеню, так что к настоящему моменту новость уже должна была стать достоянием журналистов. Мне так хотелось послушать их комментарии, однако во вторник я появился к завтраку в восемь двадцать пять, в среду – в девять пятнадцать, в четверг – в девять двадцать. И если я нарушу эту традицию и отправлюсь ни свет ни заря слушать радио, а потом растрезвоню всем о том, что услышал (не стану же я об этом молчать?), кому-нибудь непременно придет в голову, что это неспроста.
Пробыв положенное время под душем, я побрился, вдел запонки в рукава чистой рубашки, сделал еще кое-что, и история повторилась. Я надевал брюки, я уже почти натянул их, когда раздался стук в дверь, отнюдь не робкий.
– Кто там? – откликнулся я.
Вместо ответа дверь распахнулась, и на пороге появился Джарелл.
– Доброе утро, – приветствовал я его. – Опять вы не дождались, пока я надену туфли.
Он прикрыл за собой дверь.
– Срочное сообщение, Джим Ибер мертв. Тело найдено в его квартире. Убит. Из огнестрельного оружия.
Я уставился на него, стараясь не переигрывать.
– Когда?
– Услышал об этом по радио в восьмичасовой сводке. Они обнаружили труп вчера вечером. С пулей в затылке. Больше никаких сведений. Даже не упомянули, что Ибер служил у меня. – Джарелл направился к креслу, тому огромному, что стояло у окна, и плюхнулся в него. – Хочу обсудить это с вами.
Возле этого самого кресла я только что поставил свои туфли с чистыми носками внутри, намереваясь сесть в него и обуться. Я забрал их оттуда, сел в другое кресло, застегнул брюки и, надевая носок, сказал:
– Если копы еще не докопались до того, что он служил у вас, то сами понимаете – докопаются.
– Я это понимаю. Они могут нагрянуть в любую минуту. Как раз насчет этого я и хотел с вами поговорить.
Я взял второй носок.
– Валяйте.
– Вам, Гудвин, известно, что такое расследование убийства. Известно лучше, чем мне.
– Да уж. Дело нешуточное.
– Вот именно. Вполне возможно, что полицейские уже кого-то заподозрили, даже, возможно, арестовали, хотя по радио об этом не сообщалось. Но если они никого не арестовали и не арестуют в ближайшее время, представляете, что начнется? Копы будут везде совать свой нос, причем как можно глубже. Ибер проработал у меня пять лет, он даже жил у меня. Им захочется узнать о нем все подробности, и в первую очередь они будут рассчитывать на информацию отсюда.
Я кивнул, завязывая шнурки:
– Да, когда дело касается убийства, наружу извлекают все секреты.
– Это мне известно. Уж лучше сразу говорить полицейским все, что спрашивают, разумеется в пределах разумного. Ведь если им покажется, будто я чего-то недоговариваю, все обернется во вред мне. Ну а если они спросят, почему я уволил Ибера, что я должен на это ответить?
Я уже обулся и мог теперь разговаривать с ним на равных. А то мне все казалось, что Джарелл вот-вот отдавит мне пальцы.
– Так и скажите: подозревали секретаря в разглашении деловых секретов.
Он покачал головой: