Всё не так

— Я полагаю, гражданин Кастро, вы и сами это прекрасно знаете, — с ненавистью в голосе сказал профессор. — Речь идет о вчерашней демонстрации Народного Союза на восточной окраине столицы, разогнанной силами полиции. И не вздумайте утверждать, что вам об этом ничего не известно!

— Отчего же, известно, — усмехнулся Фидель. — Собственно говоря, именно я и приказал ее разогнать.

— А на каком основании?! — завопил Родригес.

— На очень простом, — спокойно ответил президент. — Демонстрация не была санкционирована, демонстранты мешали дорожному движению, общественный порядок был нарушен. Вот и пришлось задействовать полицию.

— А почему демонстрация не была санкционирована? — с некоторым ехидством спросил профессор. — Ведь Народный Союз обратился в органы внутренних дел за разрешением еще две недели назад.

— Потому что Народный Союз, — по-прежнему спокойно ответил Фидель, — не является легитимной политической организацией. Вам же известно, гражданин Родригес, что правые партии у нас в стране запрещены.

— Но ведь это совершенно недемократично! — воздел руки к небу Родригес. — Это возмутительно! Это несовместимо со свободой и правами человека!

— Запрет правых партий, — пожал плечами Кастро, — возник не на пустом месте. Вспомните хотя бы фалангистов…

* * *

— Да, это точно фалангисты, — сказал Рауль Кастро, опустив бинокль.

Действительно, неведомым врагом, вставшим на пути триумфального шествия Повстанческой армии, были именно ветераны испанской Гражданской войны.

— Черт побери, — вздохнул Фидель. — Я-то думал, они все давно умерли от старости…

Конечно же, командующий повстанцев несколько преувеличивал — в конце концов, отряды испанских фалангистов под командованием генерала Франсиско Франко появились на Кубе только двадцать лет назад, когда их окончательно разбили республиканцы. Не в силах смириться с поражением, франкисты пересекли океан и приехали сюда по приглашению диктатора Батисты, который оказался весьма гостеприимным хозяином.

— Я знал, что они и до сих пор продолжают регулярно встречаться в своих клубах ветеранов, — задумчиво сказал Че Гевара. — Но я и подумать не мог, что они сохранили некое подобие воинской организации с достаточно жесткой дисциплиной.

— Как видишь, сохранили, — снова вздохнул Фидель.

Бой только начался, но уже было ясно, что легкой победы революционерам не видать.

* * *

— Фалангисты, гражданин Кастро, — гневно отмахнулся от президента Родригес, — давно уже отправились на свалку истории! Почему нынешние партии правого толка должны расплачиваться за грехи политических деятелей прошлого?

— Вас не волнует прошлое? — нисколько не смутился Фидель. — Хорошо же, гражданин Родригес, ограничимся настоящим. Посмотрите-ка на Аргентину, на Сальвадор, на Гаити! Или на Заир с Угандой! Кто находится у власти во всех этих странах? Правые диктаторы! И как обстоят дела в Буэнос-Айресе или Киншасе с вашей любимой демократией? со свободой? с правами человека? Вот то-то же! Нет уж, гражданин Родригес, не нужны нам правые партии! Обойдется и без них наше общество!

— Я все равно с вами не категорически согласен! — затряс головой профессор. — Я утверждаю это не как частное лицо, а как лидер оппозиции! И я немедленно подниму этот вопрос на ближайшем же заседании парламента!

— Поднимайте, — спокойно кивнул Кастро. — Сколько там депутатов насчитывает ваша оппозиция? Если считать не только вашу Христианско-Демократическую Партию, но и ее союзников?

— В центристкую парламентскую оппозицию, — с гордым видом произнес Родригес, — входит шесть с половиной депутатов… то есть шесть с половиной процентов депутатов.

— А сколько депутатов входит в правящую коалицию, гражданин Родригес?

— Восемьдесят два процента, — упавшим голосом сказал профессор.

В ответ Фидель лишь улыбнулся. Что и говорить, такой коалицией действительно можно было гордиться. Дабы ее создать, пришлось в свое время примирить коммунистов с троцкистами, а социал-демократов — с левыми социалистами. А об анархистах и говорить нечего — эти ребята и вовсе считали всех остальных предателями и буржуями. Однако авторитет Кастро все же оказался достаточно высок — и все левые партии в конце концов нашли общий язык.

— Это просто какая-то тирания… — пробормотал Родригес, тяжело опускаясь в кресло.

— Какая же это тирания? — удивился президент. — Это самая настоящая демократия. Кто же виноват в том, что народ предпочитает голосовать за социалистические партии, а не за ваших центристов?

— Народ испорчен вашей пропагандой, — махнул рукой профессор. — Он развращен социализмом.

— Называйте это как хотите, — пожал плечами Фидель. — Да, нашему народу по нраву социализм. Да, рабочему нравится, что его завод принадлежит не капиталисту, как на Западе — но и не государству, как в Германии или, скажем, России — а именно ему и его товарищам по работе. Да, крестьянин доволен, что работает на своей земле — или же на кооперативной — а не на помещичьей. Да, трудящийся рад бесплатной медицине и бесплатному же образованию. Все это так. Но что же здесь плохого, гражданин Родригес?