Всё не так

— Ну и как это называется? — поморщился майор вермахта Вальтер Шольц, сделав первый глоток.

— Это, мой забывчивый друг, называется «кофе», — саркастическим тоном ответил капитан гестапо Гельмут Фогель. — Я, конечно, понимаю, что с возрастом у каждого человека развивается склероз — но ведь тебе, Вальтер, нет еще и сорока пяти…

Хотя Шольц был старше своего приятеля лет на десять (не говоря уже о более высоком звании), но тем не менее первую скрипку в их дуэте играл именно Гельмут. Таков уж, наверное, закон природы — нагловатые и остроумные циники с привлекательной внешностью уверенно руководят, а скромные и тихие добряки с полнеющим животиком, лысеющей головой и очками на носу безропотно им подчиняются.

— Нет, Гельмут, это отнюдь не кофе, — покачал головой Вальтер. — И ты сам в этом непременно убедишься, как только осмелишься это… пойло попробовать.

— Гестаповца не устрашит ничто! — торжественным тоном произнес Фогель, улыбаясь лишь уголками губ. — А уж тем более чашка какого-то кофе, не угодившего некоему майору интендантской службы…

И Гельмут величавым движением поднес принесенную официантом чашку ко рту, а затем столь же величаво из этой чашки отпил… после чего выражение его лица несколько изменилось. Ему явно хотелось выплюнуть выпитое обратно — но Фогель все же пересилил себя и довел глоток до конца.

— Ну и гадость! — скривился Гельмут, вновь обретя способность говорить. — Да, Вальтер, на этот раз ты оказался прав. Действительно, это не кофе. Это какая-то бурда, которая годится разве что для свиней. И зачем мы только сюда пришли?

— А ведь я предлагал пойти в офицерскую забегаловку, — заметил Вальтер.

— Я наивно полагал, — пожал плечами Фогель, — что в кафе мы хотя бы посидим с комфортом. Тем более что в кооперативном кафе ассортимент по идее должен быть лучше, чем в государственном.

— Дороже — да, — согласился Шольц. — Лучше — нет. Во всяком случае, на этот раз.

— А-а, да что тут поделаешь? — махнул рукой Фогель. — Что возьмешь с этих русских? Угораздило же меня сюда попасть…

— Я сюда попал уже давно, — заметил Вальтер. — Сразу после училища…

— Гитлера на них нет, — в сердцах сказал Гельмут, чуть понизив голос.

Впрочем, зал в кафе «Улыбка» был практически пуст, а до стойки, за которой стоял директор заведения, было достаточно далеко. Кроме того, из динамиков раздавалась популярная музыка.

Внезапно Вальтер захохотал.

— Смех без причины… — произнес по-русски Гельмут, с интересом глядя на поведение старого приятеля.

— Да нет, причина-то у меня есть, — ответил Шольц, немного успокоившись. — Я просто кое-что вспомнил. Гуляю неделю назад по Арбату, вижу каких-то «неформалов», как их тут называют. То ли металлистов, то ли люберов, то ли просто хулиганов — идут, короче, смеются, поют что-то, на окружающих — ноль внимания. А на скамейке сидят двое старичков. И один другому говорит: «Сталина на них нет». Совсем как ты сейчас…

— Тоже мне сравнение! — фыркнул Фогель. — Тем более что Сталин-то уже успел русскими… поруководить — да так, что они до сих пор помнят. А вот Гитлер так и не показал им, как выглядит загадочная мать некоего Кузьмы.

— Гитлер много чего не смог сделать, — меланхолическим тоном сказал Вальтер.

— Эх, если бы Гитлер сейчас был фюрером! — воскликнул Гельмут, после чего покосился в сторону стойки.

Впрочем, никто, кроме Шольца, его не услышал. Тем более, что в динамиках как раз начался припев известной песни из очень популярного фильма:

— Айне, айне, айне, айн моменто,

Айне, айне, айне сантименто…

Разумеется, в итальянской песне — и даже в псевдоитальянской — следует употреблять артикль «уно», а никак не «айне». Однако режиссер намеренно использовал именно немецкое слово, дабы таким образом тонко намекнуть на несколько противоестественную дружбу Германского Рейха с фашистской Италией. Официального же объяснения от создателей картины никто даже не потребовал — в конце концов, текст песни так или иначе был совершенно бессмысленным.

— Подумай только, Вальтер, — продолжил Фогель, — как это было бы великолепно! Ну разве при Гитлере посмел бы какой-нибудь славянский ублюдок принести нам такую гадость вместо кофе? Да его бы за такое немедленно выпороли до полусмерти, после чего отправили бы спать не в теплый сарай, как обычно, а в холодный карцер — и притом без ужина! А этот мерзкий еврей, — Вальтер едва заметно кивнул головой в сторону директора кафе, — и вовсе не оскорблял бы наших арийских взоров своим жалким существованием…

— Думаешь, их бы всех отправили в Израиль? — понимающе кивнул Шольц.

— Или в Израиль, или куда-нибудь еще… — немного загадочным тоном ответил гестаповец.

— Ох, Гельмут, Гельмут, — покачал головой Вальтер. — И как ты можешь с такими убеждениями жить? Просыпаться по утрам, ходить на работу, смотреть в глаза людям, наконец?

— А ты? — лукаво прищурился Фогель.

Ответил Шольц не сразу. В конце концов, он тоже был убежденным национал-социалистом, и тоже относился к Адольфу Гитлеру с благоговением. И все же взгляды Гельмута казались Вальтеру слишком уж… радикальными.