Всё и разум

Подход «все и сразу» — тщательный расчет ударной нагрузки, распределения мощности от двигателя, формы и расположения сидений и тысячи других мелочей — показывает, что не стоит размещать двигатель и задние колеса более или менее на одной линии: требуется более сложное решение. Прежние способы устарели, а усложненная конструкция современного автомобиля вполне оправдывается тем, что машины стали лучше и надежнее. Этот подход усовершенствовал и процесс сборки. Причем не надо ограничиваться примером автомобилестроения. Чем больше мелочей учитывают инженеры, тем лучше окончательный результат. Как часто мы пренебрегаем огромной практической пользой, которую нам принесли ботанские усовершенствования в науке и технике: почти все, чем вы сегодня пользуетесь, сегодня стало лучше, чем в прошлом. И холодильники, и стиральные машины, и горнолыжные куртки, и велосипеды, и ветряки. Сравните пылесос пятидесятилетней давности с современным и подумайте, с чем вам больше хочется делать уборку в доме? Со времен «Бель-Эйр» 1959 года мы добились поразительного прогресса почти что во всем.

По случайному совпадению автомобиль моих родителей — «Шевроле Бель-Эйр» 1963 года — не слишком отличался от участвовавшего в краш-тесте. Как-то раз отец резко затормозил, и я расквасил нос о руль. Это было еще до того, как во всех машинах стали делать ремни безопасности; мой отец, человек инженерного склада, установил их, но там, где меня усадили, — в середине переднего сиденья-дивана, — ремня не было. Кроме того, отмечу, что это было до того, как отец изобрел знак «Спасибо», чтобы сигналить другим участникам движения. От удара у меня искривилась носовая перегородка, и я отчасти утратил обоняние; оно восстановилось лишь через много лет, когда мне сделали операцию после другой травмы во время экстремальной игры в «летающую тарелку» (фрисби). Так что я не понаслышке знаю, как круто старые машины обращались с пассажирами. И они не изменились бы, если бы не полвека работы ботанских инженеров. Тем более что новые модели с точки зрения безопасности были, конечно, лучше старых, но не сильно. Отделы продаж в пирамидах проектов хорошо знали свое дело, даже слишком хорошо, поэтому покупатели мирились со старыми стандартами безопасности. Но потом все изменилось.

Такого рывка в стандартах безопасности не было бы, если бы не законодательство. Вспомним Рейчел Карсон, которая пробудила движение защитников окружающей среды, так ярко проявившее себя в первый День Земли; у истоков спроса на более прочные и безопасные автомобили тоже стоял такой человек — Ральф Нейдер, возглавивший небольшую группу единомышленников-активистов. Правда, впоследствии Нейдер зашел слишком далеко и стал чуть ли не экстремистом. Но в те годы, когда он выступил с критикой «Шевроле-Корвейр», к нему прислушались и согласились, что будет гораздо лучше, если принять несколько законов, которые защитят всех нас от халтурно спроектированных товаров. Об этом просило общество, этого требовали законодатели, и инженерам дали карт-бланш на создание более удачных конструкций. Только тогда мы получили современные автомобили с «зонами смятия» не только спереди, но и сзади и по бокам. Ботаны рассмотрели все условия задачи, все ограничения — и нашли хорошее решение: пусть при столкновении машина сминается, не страшно, главное, чтобы люди остались целы. В наши дни после серьезной аварии машины часто отправляются на свалку, зато водители и пассажиры гибнут гораздо реже. Если после крупного ДТП машина смята в гармошку, это верный признак, что какие-то инженеры, которых вы, скорее всего, не знаете, очень хорошо сделали свое дело. Автомобилестроению было непросто выйти на нынешний уровень инженерной утонченности, поскольку проектировать машину в принципе сложно, но это только одна сторона медали. Еще автомобильная промышленность так долго буксовала (простите), поскольку была склонна к половинчатым решениям, наглядный пример которых я и наблюдал на встрече с инженерами «Дженерал Моторс» (кстати, маленького электрического грузовика у нас нет до сих пор). Дело в том, что мы меняем мир, когда хотим. А когда не добиваемся перемен, это смерть — причем буквально. И при всем нашем прогрессе нам еще предстоит долгий путь.