Есенин бросает на пол портреты первого мужа Айседоры — театрального режиссера Гордона Крэга, второго мужа — фабриканта швейных машин Зингера, и — о, чувство меры! — фотографии ее погибших детей и топчет их ногами! Это Сергей-то, который так любил детей и сам тосковал по своим Косте и Тане. Кто же поверит этому высосанному из пальца эпизоду?
Или еще один перл: пресс-конференция, Айседора отвечает на вопросы журналистов, Есенин выхватывает револьвер и стреляет поверх их голов в потолок, они в панике разбегаются. Не буду скрывать: одно время в Москве Сергей имел револьвер и носил его с собой. Но ни разу в жизни он не стрелял из него ни боевыми, ни холостыми патронами!
После предварительного просмотра фильма «Изадора» известный кинокритик Ростислав Юренев, член отборочной комиссии фильмов на фестиваль, сделал отвод кинокартине Карела Рейса. Председатель этой комиссии покойный Игорь Чекин и другие ее члены согласились с ним, и фильм на фестивале не демонстрировался, так как он оскорбил бы национальное чувство зрителей.
Я уверен, что в картине мог получиться подлинный живой Есенин, если бы его роль была поручена другому артисту и, конечно, если бы сценаристы и режиссер основательно изучили жизнь Сергея. А не руководствовались компилятивным сочинением Сюэлла Стоукса. В Англии есть превосходные знатоки биографии Есенина из первоисточников. И за примером недалеко ходить!
Вот что писал мне в 1966 году Гордон Маквей:
«Я английский стажер (из Оксфордского университета), занимаюсь в Москве уже второй год жизнью и творчеством русского поэта Сергея Есенина (1895–1925). Я читал Ваши воспоминания с большим интересом, и для меня была бы великая честь встретиться с Вами, чтобы поговорить о Вашем знакомстве с великим русским поэтом…»
Даже вернувшись в Англию и сев за диссертацию о великом поэте, Маквей продолжал писать письма в Москву, наводя справки о различных подробностях биографии Есенина…
Если так поступает английский студент (теперь доктор филологических наук), то сценаристы и режиссер фильма «Изадора» должны были с большей тщательностью и глубиной изучить биографию Есенина. А теперь их фильм только пища для окололитературных сплетников и сплетниц, которые посеяли, да и до сих пор сеют всякие небылицы о великом поэте.
Я спрашиваю английских работников литературы и кино, как бы они реагировали, если бы советские кинематографисты выпустили фильм, к примеру, о Перси Биши Шелли, изобразив его в таком омерзительном виде, как это сделано с Сергеем Есениным?
12) Много мемуаристов, литературоведов, а теперь и прозаиков с легкой руки Бориса Лавренева изображают Есенина «ситцевым мальчиком». Этот «мальчик», — выдумывают они биографию Сергея, — покидает деревню, патриархальную Русь и попадает в индустриальный город. Там его окружают члены общества «Краса», возглавляемые акмеистом С. Городецким, потом ново-крестьянские поэты во главе со «смиренным Миколаем» Клюевым, затем лево-эсеровские «скифы», руководимые Р. И. Ивановым-Разумником, и, наконец — о, ужас! — снобы-имажинисты, доводящие его до страшной трагедии.
Я уверен, что по этой схеме сочинят не одну повесть, не один роман о Есенине. Но не пора ли пересмотреть эту схему? «Ситцевым мальчиком» Сергей не был даже в детстве в Константинове, Он был первым забиякой и драчуном. Таким он остался на всю жизнь. В любой литературной организации, в которой он участвовал, любил держать вожжи в своих руках, а если не удавалось — уходил.
Мне не хотелось об этом писать, но приходится: после заграничной поездки Есенин вернулся самым настоящим беспартийным большевиком. Оттого так круто изменилась тема его произведений, и сами они приблизились к классической простоте! Если бы в те годы его поддержали критики и редакторы, а не набросились на него, — еще немало бы шедевров он создал…
Вдруг Сергею улыбнулась судьба: летом 1923 года мы, имажинисты, собрались в самой большой комнате «Стойла», чтоб отпраздновать помолвку Есенина с артисткой Камерного театра Августой Миклашевской. Это была красивая женщина, обладающая замечательной фигурой, восхитительными руками. Я видел ее в разных спектаклях, но прославилась она, сыграв роль принцессы Брамбиллы в пьесе Э. Т. А. Гофмана того же названия.
В комнате, заполненной цветами, окруженная поднимаемыми в ее честь бокалами с шампанским, Августа, раскрасневшись, смотрела, влюбленная, на Сергея. А его глаза, как сапфиры, светились голубизной нежности и любви.
— Гутя, — обратился к Миклашевской Мариенгоф, — мы вручаем вам сердце Сергея. Берегите его как зеницу ока.
Шершеневич скаламбурил:
— Сережа! Твоя любовь к Августе пробудилась в августе! Пусть цветет твое августейшее чувство!