Всё Что Есть Испытаем На Свете

Второй прыжок оказался для меня совсем другим. Вывозил меня на прыжок С.П. Грачёв. Я всё время крутился, то смотрел вниз на землю через левый или правый борт, то рассматривал приборы и чем-то раздражал Грачёва. Он толкнул меня рукой в спину, и когда я обернулся, стал ругать меня, показывая своё неудовольствие жестами, так как из-за шума двигателя ничего не было слышно. Это на меня подействовало, его нервозность передалась мне, и когда зашли на выброску, я должен был, вылезая на левое крыло, повернуться через правое плечо, а я повернулся через левое и вытяжной фал (верёвка) обвился у меня вокруг шеи. Если бы я прыгнул сразу, без команды, мне бы фалом оторвало башку, ну не оторвало бы, а шейные позвонки порвались бы. Но С.П. заметил это и с руганью снял у меня с шеи верёвку, и дал команду: "пошёл". Я прыгнул вниз, поднял голову и увидел как надо мной медленно раскрывается парашют. Хлопок, и подо мной зелёное поле на границе с аэродромом. Я висел под куполом и видел, что удаляюсь от стартовой точки. Я приземлился, собрал парашют и долго тащил его на себе до старта. Уже по дороге домой, в кузове автомобиля П.А. Банников рассказал мне, как надо управлять куполом, подтягивая различные стропы. Но в те времена это давало незначительный эффект, и только целый комплекс мер с учётом направления и силы ветра дают определённый результат.

Я написал, что купол раскрывается медленно. Но ведь он раскрывается меньше чем за одну секунду. Дело в том, что для человека находящегося в экстремальных условиях, время замедляется._

Это происходит от того, что наша нервная система настраивается на эти условия, и готова действовать быстрее, чем обычно. В обычных условиях секундная стрелка на часах или секундомере движется без остановки. Но в свободном падении нужно остановить взгляд, что бы увидеть что она движется. Но один раз, во время прыжка у меня остановился секундомер, и только после третьего взгляда на него я увидел, что он стоит. Таким образом, я пропадал лишних 300 метров и дёрнул за кольцо вместе с прибором. С земли всё это видели, и я получил "втык".

Как-то в журнале я прочитал воспоминания человека, видевшего, как в его сторону летел артиллерийский снаряд. Многие скажут, что этого не может быть, а я этому человеку верю. Его нервная система напряглась до такой степени, что время для него в то мгновение остановилось.

Я не могу сказать почему, но на третьем прыжке у меня, когда я сел в самолёт начали дрожать коленки, да так, что я их удерживал руками. Так продолжалось несколько прыжков. Но дрожь становилась всё меньше.

Но как только следовала команда приготовиться, я сразу становился собранным и готовым к прыжку. Поэтому моего мандража никто не заметил. Потом мне много раз приходилось испытывать определённое волнение, не страх, а волнение или напряжение.

Так бывало на соревнованиях, при прыжках с незнакомой системой парашюта и т.д. Коленки, конечно, не дрожали, но противно сосало под ложечкой. Но как только нужно было прыгать, всё проходило и была только одна цель: хорошо выполнить прыжок. А сам прыжок и его выполнение это почти всегда радость. Можно быть, конечно, недовольным результатом, но это уже другое дело. Вообще, умение скрыть мандраж, волнение и в нужную секунду собраться- хорошее качество в любом виде спорта, и я гордился тем, что когда-то заслужил похвалу легендарного парашютиста- испытателя, впоследствии

Героя Советского Союза, генерала, а тогда, в 1961 году, капитана, тренера сборной ВДВ Евгения Андреева. Мне передали, что он сказал по одному случаю: "Ну, у Отяна и сила воли!" О моей службе в ВДВ я расскажу отдельно.

Андреев недавно умер. Очень печально. О нём была недавно большая передача по российскому телевидению. Вообще, мне всегда казалось, что я не хвастун. Но, наверное, есть немного, а может и много есть.

Когда-то в техникуме руководитель нашей группы зачитала характеристики учащихся, не называя фамилий. Следовало угадать. Кого угадывали, а кого и не очень. Но когда она после нескольких штрихов сказала: "…любит похвалу…", все хором закричали: "Отяаан!".

С тех пор я старался скрывать свои эмоции, но, вряд ли мне это удавалось.

Первых 4 прыжка я прыгал с принудительным раскрытием купола парашюта. Моё дело было спрыгнуть с крыла самолёта, а парашют раскрывался сам. На пятом прыжке я уже сам дёргал за вытяжное кольцо. На восьмом я падал 5, и только на следующий год, на 23 прыжке 10, и на двадцатом прыжке 15 секунд. Тогда ещё не существовало методики обучения стабильному свободному падению, и многие долго кувыркались в воздухе, пока освоили падение плашмя, с раскинутыми руками и ногами, лицом вниз. Некоторые, вообще не смогли этого освоить. Но П.А. Банников сумел научить меня стабильно падать довольно быстро, и я на второй задержке на 10 секунд, хотя с разными колебаниями и рысканьем, удерживался в нужном положении. Итак, за первый прыжковый год, мне удалось сделать всего тринадцать прыжков, а в следующем 1954, 18 прыжков.