Всё Что Есть Испытаем На Свете

Все засмеялись и наш Курылёв, к которому это относилось, тоже смеялся. Обижаться на шутки, даже едкие, ни у кого не было настроения

– Мне предстояло летать на ихнем самолёте "Стамп". Всего два полёта по кругу с французским пилотом, и лети сам, Мартыненко.

Самолётик неплохой, но похуже нашего АН-2 будет. И мощность не та и, прыгать неудобно. Прибор, указывающий линию горизонта "гирокомпас", стоял немного для меня неудобно, а на выброске надо делжать самолёт строго горизонтально, вот я и придумал себе отвес. Повесил перед собой сушёную рыбку на ниточке и по её отклонению от вертикали сужу о горизонте. Как начали наши приземляться у креста ещё на ознакомительных прыжках, так французы давай меня спрашивать, что это, мол, такое? А я говорю, что талисман. Залопотали: "Талисман, талисман, бин, хорошо значит" А на следующий день у всез в самолёте сушёная рыбка" Если бы мы в лаптях приехали, то и они после того как мы их победили в командном первенстве, а Ваня Федчишин чемпионом мира стал, то они бы тоже лапти одели.

Все от души смеялись, а я, наверное, больше всех. Меня дурманили слова Париж, Елисейские поля, Франция. Удастся ли мне когда ни будь побывать там?

А Кузьмич продолжал опять обращаясь к Курылёву:

– Вот ты, Жора налево, направо и мимо. А на соревнованиях выступала личницей, за себя, девушка из Израиля. Сама смуглая, чёрные глаза как в той песне, а сама в белом комбинезоне. И попала она ко мне в самолёт, подсадили её, так как она была одна и американец был один. Подходит она ко мне и говорит: "Вы, пожалуйста..", -кто-то перебивает Кузьмича:

– А Вы, Кузьмич, и израильский язык знаете?

– Олимпыч,- обращается Кузьмич к командиру звена из Одессы: -

Расскажи етому умнику, что в Израиле говорят на русско-одесском языке. Им только перевод с дурацкого нужен. У этой девочки папа и мама с Украины, да и она здесь родилась. После войны они туда переехали. Так ета девочка просит меня хорошо её выбросить. Мне не жалко. Она не конкурент Вале Селиверстовой. Я ей и говорю,: "Слушай меня, деточка. Я тебе дам сигнал: "пошёл" випригивай, откривай парашют и до двухсот метров ничего не делай. А перед землёй поуправляй немного куполом и будет хороший результат. Она так и сделала. После прыжка подбегает ко мне: "Спасибо, дядя Гриша, я приземлилась 30 метров", стянула колечко с камушком и протягивает мне. Я не взял. Нас предупреждали ничего у иностранцев не брать, может быть провокация. Какая провокация в том колечке могла бить? Не знаю. А девочка меня будет помнить. Всё, ребята, я пошёл отдыхать. А ви сидите пока Мотя вас спать не прогонит.

Подошли Митин и Люба.

– Почему никто не поёт?

– Сейчас запоём.

Загудели на гитаре струны и Роман Берзин, пилот из Киева, запел дурным голосом:

– С деревьев листья облетают, оксель- моксель,

Пришла осенняя пора, робят всех в армию забрали, фулиганов, настала очередь моя, да подстригаться.

Песня была весёлая, залихватская. Потом запели "Мурку". Мне было особенно интересно, что Люба, дочь милицейского генерала запевала:

– Хоронили Мурку весело и дружно, впереди легавых три ряда..

Ещё много других песен пели, пока не подошёл Федоровский и спокойным отеческим тоном сказал:

– Пора спать. Подъём в пять утра.

Мы все ушли в помещение, но ещё полчаса перекрикивались шутками, прибаутками. Особенно преуспел инструктор из Днепропетровска

Палатный. Он рассказывал, что когда они в Днепре едут на аэродром, то проезжают мимо пожарного депо и орут: "Чому нэ спытэ! (почему не спите?)". Пожарникам это надоело и в одно прекрасное утро они из нескольких брандспойтов облили их водой. Мы страшно хохотали, и выражение. "Чому нэ спытэ?" стало у нас нарицательным.

Утром опять прыжки.

Погрузили парашюты, выехали на старт. Утро было свежее, прохладное. Шла низкая облачность. Федоровский сел в самолёт ПО-2.

Подошёл техник со специальным крючком, оббитым войлоком и скомандовал:

– Контакт!

– Есть контакт

– От винта!

– Есть от винта.

Техник дёрнул крючком за винт, мотор чихнул, выбросил из патрубков клубок дыма и затарахтел. Для людей, связанных с авиацией, шум самолётного двигателя на разных этапах его работы запоминается как музыка. Причём самолёты разных марок звучат по разному, как звучат по разному музыкальные инструменты. Больше того, самолёты одной марки звучат с небольшим различием, как, например, по-разному звучат инструменты, изготовленные в разных мастерских. Звуки описывать трудно, даже невозможно, и я слышу сейчас звук того ПО-2, то увеличивающего, то уменьшающего обороты, так как пилот, прогревая двигатель, менял обороты.

Пилот увеличил обороты до максимума, самолёт стал разгоняться, задний костыль оторвался от земли, самолёт подпрыгнул, чуть опять коснулся земли и полетел.