Юнону будто облили холодной водой: она замерла, как вкопанная, раскрыв от удивления рот. Какая она глупая, убедила себя, что победа над ним вернёт ей всё утраченное достоинство, а на деле он прав! Она с таким трудом победила! Какой стыд… Её милое, по-детски наивное личико налилось румянцем, на смену радости пришло возмущение, гнев сменился уверенностью. «Ну и что?! Главное, что я победила Вас! Я унизила Вас! Вы слабый и жалкий!»
Договорив, она, довольная собой, направилась к выходу. Пускай раб подавится слюной от негодования, главное — что она его победила.
«Я не разрешал тебе покидать площадку.» — холодно сказал Кён.
Юнона обернулась, поджав губы. Её тело пробрала дрожь от одного лишь взгляда в лицо наглецу, который осмелился командовать ею. Вернулось то гнетущее чувство, будто ты не в своей тарелке. Не пристало благородной леди слушаться приказов. Даже дедушка лишь просит её, а какой-нибудь Егорка и вовсе должен умолять её сделать что-то, что ей не по душе, но раб… Она никогда не смирится со своей ролью.
Девушка, стараясь не терять холодного вида, присела на лавочку, и, скрестив ноги, произнесла:
«Чего Вам, проигравшему, от меня нужно?»
Эти слова могли бы задеть кого угодно, но только не Кёна. Ему был совершенно безразличен выпад Юноны.
«Жалкая рабыня, я не давал тебе разрешения сидеть на моей лавочке! Ты её испачкала! Приказываю тебе ударить себя в грудь трижды и позвать слуг протереть грязную лавочку!» — резко, едва не переходя на крик, с удовольствием сказал Кён, возвращая ей былую монету.
У Юноны округлились глаза. «Нет… Вы не посмеете…» Её тело уже поднялось не по своей воле, а ставшая словно чужой рука ударила себя трижды в грудь, и она со скорчившимся лицом вызвала слуг, прикоснувшись к формации на своем запястье.
Для Кёна осознание того, что ей больно и в ее душе царит отчаяние, перетекающее в ненависть, подтверждающую, что она не сломается и готова психологически сопротивляться, послужило глотком свежего воздуха. С другой стороны, если бы девушка боялась его, он потерял бы к ней всякий интерес, и не постеснялся бы пользоваться её страхом всегда и везде.
После того как слуги ушли, парень присел, по-царски расставил ноги и протянул перед ней руку. «Приказываю тебе встать на колени, поцеловать мою ладонь и извиниться за свой проступок.»
На бледном лице девушки отразились шок и ужас, она не верила своим ушам. «Нет…» Но секундой позже, не контролируя себя, она упала голыми коленками на пол и поцеловала руку Кёна, произнесла. «Господин, простите глупую бездарность за её поведение…»
Кён устало вздохнул от ее глупости, оглядел с презрением. «Грязное отребье, никогда больше не смей пачкать место, на котором я сижу!»
С Юноной чуть было не случился обморок. У неё закружилась голова, в ушах зазвенело, внутри мутило. {Невозможно… Он сказал так… Мне…} — мир будто перевернулся с ног на голову. Ей хотелось просто умереть в такие минуты, но перед этим убить сволочь, разорвать на части, искупаться в его крови. Неужели такое чувствует все рабы? Нет. Больнее падать с высокого места, нежели с порога.
Парень, в свою очередь, чувствовал умиротворение. Всё встало на свои законные места. Удивительные изумрудные глаза миленькой девочки смотрели на него снизу-вверх с отчаянием, отвращением и гневом. Ему захотелось поцеловать ее, чтобы она вообще кровью плевалась от злости. Да, он сильно ненавидел её, но то, что она так красива и мила, странным образом преображало ненависть в нечто более отвратительное. Хотелось не просто избивать ее, но и доминировать над ней всеми возможными способами. Но это слишком приземленно и низменно для его основной цели, потому пора двигаться дальше.
Мастера давно привили Лавру желание стремиться к недосягаемым высотам. Попытка подготовить человека к становлению Богом вполне увенчалась успехом. Принцип «расплаты долгов», чёткое осознание добра и зла, а также понимание справедливости (индивидуальное у каждого) и человечности, позволили возыметь всё необходимое в достаточной степени.
В данный момент его характер и амбиции потребовали поставить новые цели, планы и приоритеты, которые помогут достигнуть желаемых высот. Его мотивацию можно понять, только если принять за данность, что покой и деградация для него равносильна пыткам, а движение и саморазвитие — несомненная жизнь и истинная радость.