— «То были дни-и-и, мой друг, — напел Дж. своей все еще возлюбленной. — Без края и конца-а»[«Those Were the Days» — романс Бориса Фомина «Дорогой длинною» (английский текст Джина Раскина), ставший в 1968 г. большим хитом в исполнении валлийской певицы Мэри Хопкин; эта запись явилась первым продюсерским опытом Пола Маккартни и одним из первых релизов, выпущенных «битловской» компанией Applе Records.] . Цветущее лето наших жизней.
— Вот и давай подсуетись насчет посвященного ей Видения с прописной «В».
Он постарается, пообещал Рассказчик. Но, помнится, она говорила о двух вопросах-замечаниях, касающихся его пробного пока-что-черновика. Каков второй?
— Ну… — Последний глоток фруктового коктейля. — Это же ты у нас верховный сказитель, а я просто лирический поэт и…
— Просто подлиза, — неодобрительно перебивает ее муж.
— Но мне никак не удается отделаться от мысли, что именно сейчас, в настоящем времени твоего рассказа, должно произойти что-то более любопытное, чем просто вереница видений, подталкивающих Рассказчика к воспоминаниям о его и Неда Проспера ранних годах и к вялым надеждам на то, что из них удастся составить следующую книгу Дж. И. Ньюитта…
— «И что же именно?» — удивляется автор, — удивляется автор.
— Ну, ты сам понимаешь… — какой-нибудь здоровенный ухаб на его долгом счастливом семейном пути, способный оживить рассказ? Допустим, я признаюсь в том, что у меня образовался запоздалый роман с одним из наших коллег по СтратКоллу, или, скажем, обнаруживаю, что у тебя имеется взрослый незаконнорожденный сын или дочь, плод приключения, случившегося в те времена, когда меня ты еще не знал, и о котором мне никогда не говорил. Это сделало бы твой рассказ более живеньким и сочным!
— Пародируя вышепроцитированного Марвелла: «Из помощи такой, дружок, — нараспев продекламировал Рассказчик, — Что извлеку? — Лишь слезный сок!»[Ср.: «Из всех цветов, из всех красот/Что извлеку? — Лишь слезный мед» (Э. Марвелл. Глаза и слезы. Пер. Г. Кружкова).] — да еще придется ждать, пока он перебродит в кошерное черносмородиновое, скажем, вино или что-нибудь даже более нетоксичное. Так кому ты собираешься дать, любовь моя? И когда, и почему?
Она наградила его фирменной улыбкой Манди и приветственно подняла свой бокал:
— Вот видишь? Уже становится живенько — и Читатель у тебя на крючке. Lhude sing cuccu!
— На крючке? — запротестовал будущий Автор. — Благодаря такому вот избитому СВУ[Используемый Пентагоном акроним, означающий самодельное взрывное устройство, —
«Аль-Каида» и другие террористы минируют такими дороги. Не пугать с ВМС (внутриматочной спиралью) — контрацептивом, который женщины поколения Аманды Тодд использовали в их доклимактерические годы, пока не были созданы и пущены в продажу противозачаточные пилюли, Тодд/Ньюиттам оказавшиеся, как еще выяснится, ненужными,
— к большому разочарованию, которое постигло обоих в разгар их летней поры. См. ниже. — Прим. ДжИНа.] , позаимствованному из слезливого дамского романа? Впрочем, за попытку спасибо.
— Всегда с удовольствием — коим была и почти безухабистая дорога Нашей жизни. Пусть такой и останется.
— Да, за это: Никаких Усложнений Сюжета или Новых Завязок в нашей истории, s.v.р.
Звон пустых бокалов (символика не подразумевается, поверьте).
— Того же и твоему Лету, — желает следом виртуальная муза Джорджа Ирвинга Ньюитта.
— Но если ты собираешься включить этот разговор в главу, над которой сейчас работаешь, подумай о замене избитого, позаимствованного из слезливого дамского романа, на cuckoo[Помимо «кукушки», это еще и «чокнутый, умалишенный» — откуда и известное гнездо кукушки.] , позаимствованного и так далее. Подмигни еще раз Дорогому Читателю.
— Усек. Я думаю?
От нагрева тела расширяются, от охлаждения сжимаются. Хотя все календарные времена года имеют одинаковую продолжительность — три месяца, дни их становятся длиннее по мере того, как зима, прогреваясь, преобразуется в весну, а весна в лето, — то же относится в этом повествовании и к временам жизни. «Зима» Неда Проспера и Джорджа Ньюитта, их детство, продолжалась всего лишь дюжину лет (1930–1942); «Весне» их отрочества и молодого мужания полагалось занять шестнадцать (1943–1959) — с отрочества до конца третьего десятка лет, и в случае Дж. она их заняла. Однако
«Лето» полной и более или менее здравой зрелости Рассказчика — с начала четвертого и до завершения шестого его десятка, так ему представляется, — скажем, с 1960-го по 1989-й — оказалось почти в два раза длиннее. Как втиснуть его в короткую главу?
— осведомляется он у своей норовистой музы. И что при этом делать с так-и-не-успевшим-расцвесть Недом, не дожившим до того, чтобы прожить ее, но при этом составляющим, как нам дали понять, предмет воспоминаний, кои образует это бессвязное повествование?