Всякий капитан - примадонна

– Идиотка, вызывай «скорую»! Что ты стоишь, мама?! Фирке плохо! Он умирает!

И действительно, ноги Птичика подогнулись, и он съехал по стене к полу, как тающая ледяная скульптура на солнцепеке.

– Очнись же! – заорала Верка и пихнула мать в живот.

– Да-да… Сейчас…

Она с трудом брала себя в руки, заставляя глаза видеть, а мозг осознавать, что происходит на самом деле. А когда разглядела Птичика с лицом сизым, как голубиное оперение, рванула к телефону и уже через секунду причитала в трубку:

– Мальчик… Анцифер Сафронов… десять… льда объелся… да не шучу я… обыкновенного льда из морозильника… на вопросы не отвечает…

– А мне их никто не задавал, – в последний раз отреагировал Птичик и закрыл глаза.

– Сознание потерял! – хриплым, осевшим голосом сообщила мать «скорой».

– Выезжаем!..

«Скорая» приехала на удивление быстро.

Немолодой врач, похожий на папиного садовника Сайда, маленький таджик, приставил стетоскоп к груди Птичика. Обнаружив сердцебиение, оттянул мальчику нижнее веко и значительно просветлел лицом.

– Что салучилось? – поинтересовался он, подмигнув Верке.

– Льда наелся, – проинформировала мать.

– И миного?

– Килограмма три, наверное, – подмигнула в ответ Верка.

– Он без сознания? – нервничала мать.

– Спит.

– А вы гастарбайтер? – спросила Верка врача. Мать шикнула на дочь, но врач, кивнув, сказал, что мальчика нужно везти в больнису, так как от переохлаждений могут возникнуть всяческий осложнений.

– Его согревать необходимо! Русский жена у меня! И паспорт!

Мать и дочь принесли из комнат одеяла, а Верка из шкафа вытащила материнскую норковую шубу. Родительница на это выкатила глаза, сделав их такими страшными, что Верка засунула шубу обратно.

– И что же он у вас лиод ест? – спросил гастарбайтер, вкалывая в руку Птичику какое-то лекарство.

– Да вот… – маялась мать.

– Любит лиод, – передразнила Верка. – Ему тут холодильник от папы остался… Наш папа умер от рака легких!.. Вот он в честь папы льда и наелся. А вчера спал в холодильнике. Мама его выпорола!

– Пороть не стоит!

– Нервы.

В дверь позвонили, и в квартиру вошел немолодой, плохо бритый санитар с носилками.

– Ты его, Василича, на руках снеси. Сейчас поедем.

– А мы? – растерялась мать.

– В ночных рубашка поедете?..

В «скорой» пахло чем-то неприятным.

Верка все вглядывалась в бледное лицо брата, и ей казалось, что он мертвый, как и отец. Трусила, боясь остаться в одиночестве с матерью.

Врач-таджик объяснял женщине, что если бы Птичика положили в горячую ванну, то «последствий мог быть печальный». Верка сунула пальцы в подмышку брата и защекотала, что было сил.

– Сосуды могли погибать! – пояснил гастарбайтер. – Сердце могло не выдержать!..

Мать охала и рада была, что ей даже в голову не приходило класть сына в горячую ванну. Ей вообще ничего в голову не приходило.

Птичик на Веркину щекотку не реагировал. Только голова из стороны в сторону каталась, как дыня «колхозница».

– Умер! – воскликнула она, ощущая, как ее сердце валится с привычной позиции куда-то в пятку. – Анцифер умер!

– Нет-нет! – успокоил врач. – Спит. Я ему успокоительное вколол. Крепко спит!

Веркино сердце колотилось, поднявшись из пятки обратно в грудь. Она про себя затараторила «слава богу», а подпрыгнув на ухабе, вдруг спросила врача:

– А вас не Хабибом зовут?

– Иван Иванович! – представился врач. – А что?

«Вот как бывает», – подумала Верка.

Как так бывает, она для себя не уточнила.

Птичика лечили неделю. Что-то у него внутри подмерзло. Но все, кому рассказывали про мальчика, съевшего три килограмма льда, удивлялись, что пацан так легко отделался.

Персоналу нравился коротко стриженный мальчишка с кустом непослушных волос на макушке, с бледным снежным лицом и крупными веснушками на нем. На третий день лечения он знал всех медсестер по имени и показывал им элементы брейк-данса.

Приходила психолог.

Спрашивала:

– Зачем лед ел?

Птичик молчал. Поди знай, зачем лед ел. Но он ответил тетеньке, на белом халатике которой имелся глубокий вырез на груди:

– Испытывал на прочность организм человеческий!

Психологине нравилось, когда ей заглядывают в вырез, но не десятилетние же пацаны. Она выпрямила спину. Ей, опытному работнику душевного врачевательства, казалось, что у мальчика протестное отношение к миру, особенно к семье, вернее, к той части, которая от нее осталась. Профессионал, она знала, что у Анцифера совсем недавно умер отец.

– А как ты к маме относишься? – ласково интересовалась психолог.

– Как?

– Ну как?

– Как к маме относятся, – отвечал Птичик, которому надоело разглядывать то, что нельзя увидеть до конца. – Это же моя мама!

– Понятно… А сестра?

– Верка дура!

– Так-так!

– Но я ее люблю. Это же моя сестра!

Психолог ушла, а Птичик, перед тем как заснуть, немного поплакал, так как мама ни вчера, ни сегодня не приходила в больницу. А Верка малолетка, одна не ходит!

Утром следующего дня Птичик оделся во все свое и через черную лестницу покинул больницу самостоятельно.

Он поймал машину, за рулем которой сидел человек, похожий на врача со «скорой», и сказал, что ему надо за город.