Всячина

В постели было мягко, тепло, уютно. Чуть слышное движение в квартире усыпляло и успокаивало. Маша снова уснула, как в омут провалилась. Без снов. С улыбкой.

…

Николай шел к метро через тот же парк. Ему было мерзко и скучно. Девушка ведь хорошая. А он — вот так вот. Поматросил, так сказать, и бросил. С другой стороны, ну, какой с него, скажем, муж? Муж — он ведь не для кранов. Муж — для детей, для долгой жизни вместе. Чтобы смотреть в одну сторону. Чтобы говорить об одном. А тут… ну, приятно, конечно, что сказать. И ей вроде бы приятно было.

Он отремонтировал кран. Сделал свет в туалете. Смазал петли в ванной, дверь больше не будет скрипеть. Убрал вчерашний мусор и вынес его с собой. Вроде как заплатил, выходит… Скверно, скверно…

А ведь было-то — просто замерз. И никогда он ни с кем не знакомился на улицах. Может, просто этот колпак красный? Точно — все от него.

Уже на выходе из метро, увидев густо идущий снег, он снова натянул красный колпак с белым мехом по кругу и белым твердым помпоном.

— О! Санта, мать твою, Клаус! — выругалась замерзшими синими губами какая-то девчонка, стоявшая под козырьком автобусной остановки. — Ты, блин, подарки нам принес?

Девчонка кого-то не дождалась. Как Николай вчера. Точно так же. И была она синяя-синяя, замерзшая-замерзшая. В белом коротком пуховичке и розовой шапочке.

— Лучший мой подарочек — это я! — заявил Николай, подхватывая ее под руку. — Ну-ка, милая, греться, греться, греться. Вода горячая есть. Еда есть. Напитки… Водку пьешь? Хотя, чего я спрашиваю — куда ты денешься? Заболеешь ведь, если не я!

И он говорил, говорил, а она, замерзшая в конец, не могла сопротивляться, да уже и не хотела, похоже.

Вода горячая была.

А пока она сидела в ванной и отогревалась, Николай готовил стол. Горячий суп-харчо из консервов, но с рисом и с большим количеством перца. Куриные окорочка трещали под крышкой, набираясь жара. Водка доставалась из места, где было темно и холодно.

— Ну, за знакомство…

И тут они чуть не попадали со стульев. За знакомство! Как хоть кого зовут? Снежана? Красивое имя. Современное. Редкое. Николай. Да-да, как того самого Санту, ага. Ну, между первой и второй…

Девушка разомлела. Девушке было хорошо. Девушка была готова отблагодарить. Но Николай слишком понимал разницу в возрасте. Это опять то, старое, воспитание. Конечно, говорил он себе, я, можно сказать, педофил со стажем, но не до такой же степени! Ну, совершеннолетняя она, и что? Прилег рядом, обнял, погладил по голове, поцеловал в глаза — она и отключилась. Все же с мороза очень хорошо спится.

Утром напоил кофе. Снежана смотрела смущенно и недоверчиво. Проводил до метро. Помахал рукой на прощание. Шел домой с улыбкой. Теперь уже не ругал себя. Выходило, что перед Новым годом он помог двум девушкам. Очень даже помог.

…

Лена никак не могла очухаться. Вот же залет получился, так залет. Хорошо еще, мужик старый, не клюнул. Еще и имя настоящее не назвала — это она правильно сообразила. А ведь после той водки — делай с ней, что хочешь. Но какой мужик… Спас ведь. Теперь ни насморка, ни чиха какого. И идется ведь упруго. И улыбка во весь рот. И Новый год совсем скоро. А того мудака, из-за которого мерзла на остановке, она запомнила, запомнила… Но это — потом. После праздников. А пока…

На площади перед метро стоял с потерянным видом парень лет двадцати с тремя розами, укутанными и завернутыми в прозрачное. Он прятал розы за пазуху. Снова вынимал, чтобы не помялись, шагал вперед и назад. Топал ногами. Дурак — надел туфли на свиданку. Зима же!

— Молодой человек, — сказала Лена. — Вы не меня ждете?

А он, с полминуты подумав — все же замерз, не сразу сообразил — вдруг расцвел:

— Вас! — и цветы сует.

— Да-а-а? Ну, пошли тогда! Пошли, пошли! Ишь, синий какой!

…

Мария позвонила подруге.

Вообще у нее подруг много, но иногда она звонила Катьке. Потому что Катька — она как психолог и даже как психиатр. И еще Катька — она правильная. Она тоже Новый год ненавидит.

— Кать, а приходи давай ко мне в гости?

— Прям вот сейчас, что ли?

— Ага.

— Ой, Мария, я слышу, вы улыбаетесь? Мария, что с вами такое случилось? Черт, Машка, ты влюбилась, что ли? Ну, наконец-то… Все. Молчу-молчу. Уже одеваюсь. Разливай, подруга!

Они пили на кухне. Катька курила в форточку и все время, как в комедиях:

— А ты? А он? А что потом? Ну, так что теперь-то?

— Ой, Кать, это просто так. Понимаешь? Просто так. Но вот не было такого никогда — а стало. Ты представь, как змей такой поцеловал… Ух, как он целуется!

— Так, старый, говоришь? Опытный, выходит? Ничего, кстати, не пропало?

— Чему у меня пропадать, Кать? Ну, глянь вокруг. Тут хоть все пусть уносят. Но как же было хорошо… Эх, хорошо. Тепло. И вообще.

Затренькал нудный домофон.

— Если опять рекламщик — пошлю его матом, — улыбаясь, сказала Маша. — Слушаю вас…

— Маша, извините, это Коля. Я не знаю вашего номера телефона, а хотелось поздравить. Завтра же Новый год.

— Бля, — сказала Катька, прижимавшая ухо с другой стороны трубки.

И стала быстро одеваться.