Всячина

Лиза смотрела на него и не понимала. Он же из милиции? Он должен ее освободить, потом напоить чаем, долго расспрашивать, а после отвезти домой, к бабушке.

— Ты немая, девочка? — капитан наклонился и заглянул ей в глаза.

У него были очень маленькие зрачки, как точки. Черные точки на светло-коричневом фоне. И эти точки кололись. Лиза попыталась отвести глаза, но капитан взял ее за лицо холодной рукой и рывком повернул так, что глаза снова были перед глазами.

— Нет, ты не немая. Зачем иначе ты ему была нужна? — он указал стволом автомата на огромного — лежа он казался еще больше — ее похитителя. — Так как, будем говорить, красавица?

Лиза вдруг поняла, что он не будет ее освобождать. Он будет ее спрашивать, пока она не ответит. А потом этот капитан ее убьет, потому что она видела, как он стрелял в своих. Он стрелял в своих. Это, красное, пахнущее, — кровь. Лизу снова затрясло. Она молча открывала и закрывала рот, а капитан медленно и спокойно несколько раз больно и очень обидно шлепнул ее ладонью по лицу справа-слева, справа-слева…

— Ой!

— Не ой, а что ты сделала? Как у тебя это получается? Ты что, ведьма какая-то? Я ведь фантастику читаю, в курсе…, — и снова так же спокойно и медленно — справа-слева, справа-слева.

Лизу накрыло ужасом от понимания: она больше никогда не увидит свою бабушку. Она никогда не пойдет в школу. И мусор она больше никогда не будет выносить. И компьютер, совсем новый компьютер, кредит за который еще не выплатили… И друзья, и подруги… И все-все-все… Ничего больше, наверное, не будет.

— Я просто испугалась, — почти прошептала она. И повторила:

— Я просто испугалась…

— Так тебя, значит, пугать надо? — непонятно чему улыбнулся капитан и потянул из-за спины откинутый туда автомат.

Улыбка его была страшнее недавнего спокойствия.

У Лизы потемнело в глазах.

Что-то щелкнуло. Капитана отбросило в угол. Звякнуло и разлетелось стекло в приоткрытой форточке. Снова замелькали быстрые до головокружения тени. А когда все успокоилось, Лиза увидела коротко стриженных плечистых парней с длинными пистолетами в руках и в клетчатых рубашках с закатанными рукавами, стоящих по углам комнаты. Один смотрел в окно. Из прихожей, аккуратно ступая, пришел еще один — в пиджаке. Он молча огляделся, шагнул к столу, с треском оторвал от лежавшего рулона скотча кусок с ладонь величиной и споро заклеил Лизе рот.

— Вот так, — сказал он. — Так вот, значит.

Из кармана он достал сотовый телефон. Совсем простой, без всяких наворотов, из старых моделей. Нажал две клавиши и стал ждать, прижав трубку к уху.

В углу копошился, а потом затих капитан. Спортивные парни как будто даже не дышали. На телефонный звонок, видимо, никто долго не отвечал, и этот, в пиджаке, стоял и слушал — ждал. А потом дождался, коротко сказал что-то непонятное в трубку, абракадабру какую-то.

И очень быстро все опять закрутилось и зашевелилось. Откуда-то вдруг набежали врачи. В белых халатах — это же врачи? Один склонился над лежащими на ковре. Другой раскрыл металлический чемоданчик на столе и стал чем-то позвякивать, пока третий осматривал Лизу.

На нее снова накатило. Она с детства боялась врачей, наверное, больше всего на свете. Особенно этих, зубных, от которых пахло едким эфиром, и которые ковырялись в Лизиных зубах блестящими железками. На столе было много инструментов. И это было страшнее всего.

Глаза Лизы выкатились из орбит от натуги. Но она не могла сказать ни слова. И крикнуть не могла. Только мычать и мотаться в своем кресле.

Она мычала и раскачивалась.

Вдруг потемнело. Пропал сноп солнечного света из окна, как будто там, за окном, остановилась машина. Только здесь же не первый этаж?

Кто-то из коротко стриженых успел что-то крикнуть. И тут же пузырем вспучилась оконная рама, посыпались внутрь стекла, со звоном разбиваясь, если попадали на паркет. А в опустевший проем хлынул темный шуршащий поток.

Падали те, что с пистолетами. Падали те, что в белых халатах. И на каждом из них, упавших навзничь, оставался сидеть большой блестящий, как игрушечный, но совершенно настоящий паук. Просто огромный паук, больше Лизиного кулака.

Она смотрела с ужасом. Ногам и рукам становилось холодно, как зимой. И накатывало понимание, что все-таки не зубные врачи, а пауки — вот самое страшное на свете.

Лиза сдерживала дыхание. Она боялась пошевелиться. Но ее трясло все сильнее. Одновременно она чувствовала, как струйки пота стекают по спине вдоль косточек позвоночника. И это было неприятно.

За окном раздалось шуршание, скрежет. Кто-то еще карабкался в комнату.

Лиза в страхе смотрела на то, как из окна вырастают огромные, толстые, как рука, серые, поросшие короткими волосками лапы. Гигантский паук! Больше Лизы!

«Ба-буш-ка! Ба-буш-ка!» — и визг, неслышный визг, от которого пауки шарахнулись в сторону и вдруг замерли, не шевелясь. Замер и тот, страшный, который карабкался в окно.

Наступившую тишину нарушили шаркающие шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Кто-то входил в квартиру. Кто-то был уже в прихожей, сзади.