Всячина

Днем, спустившись в ресторан, где с другом брали обычно комплексный обед (ресторан был хорош, кстати), Борис Петрович хмуро отказался от обычного «комплекса», потребовал вдруг сто граммов водки и свинину по-домашнему в горшочке. А на удивление, выказанное Сашкой по поводу выставленной на стол мензурки с водкой, хрипло спросил:

— Так что ты там насчет крошек?

— Чего? — поднял брови Сашка.

— Ну, ты тут вчера меня насчет крошек спросил…

— А-а-а! Да, понимаешь, у меня дочка сейчас Марк Твена читать начала. Представляешь? Десять лет — Марк Твен. И там прочитала, что если у мужчины крошки или падает что, то он колени сдвигает, чтобы поймать. А женщина, представь, ноги раздвигает, наоборот, и ловит все в юбку. Прочитала такое, представь. И на кухне потом устраивала нам эксперимент…

— Растут дети, — неопределенно поводил в воздухе рукой Борька и вылил в глотку стопку водки.

Сразу отлегло.

А когда закончился обед, и он поднялся к себе на второй этаж, то подошел сразу к секретарше и строго сказал:

— Мариночка. Я вчера был несколько несдержан. Так вот, все эти вопросы насчет крошек — сочтите просто за комплимент.

И положил на стол коробку швейцарского шоколада. И тут же скрылся за дверью.

А она погладила коробку пальцами с аккуратными коготками — сегодня вишневого цвета — и прошептала:

— Ну, дурак ведь. Ду-ра-чок.

Набрала номер и позвонила мужу, чтобы сказать, что уже успела соскучиться, и что вечером надо устроить романтический ужин при свечах.

Муж, Андрей, кстати, то есть — мужественный весь из себя — в чистых отстиранных джинсах, с улыбкой нажал кнопку отбоя, а потом спросил коллегу, с которым сидел в столовой за стандартным набором из красного борща, котлеты с пюре и стакана томатного сока:

— Слушай, а ты, когда ешь — куда у тебя крошки падают?

Круглый мир

Солнце сияло ослепительным белым светом в выцветшем голубом небе. Черные рыбацкие лодки покачивались в темной воде у берега. В легкой воздушной дымке не виден был противоположный берег огромного круглого озера.

— А потом… А потом этот демон попросил у меня пить! Вот!

Рыжик уже просто «заливать» начал. Прибежал, запыхавшись, руками махал, а теперь — просто заливает сказки какие-то. Демоны пустыни не знают нормальной человеческой речи. Они приходят к нам иногда, старики говорят, что все чаще и чаще, но вреда никакого от них нет, потому что они совсем слабые и больные. Малыши бегают за ними по пятам, потому что им все внове, рассматривают их, обсуждают между собой на детском языке, дожидаются, пока те успокоятся, присядут или просто повалятся навзничь. Правда, тогда нашу малышню сразу разгоняют: не хватало еще, чтобы дети мелкие всякие демонские амулеты себе присвоили. Все, что от демонов, принадлежит общине. И сам демон, когда умрет, тоже сразу станет общим. Его тут же закопают, а над ним посадят сливу. Или сразу целых пять кукурузин. Или подсолнечника целых три штуки. И они на демонском теле будут хорошо расти, и дадут богатый урожай. А одежду, если демон одет, всякие его демонские вещи — это общинное, общее. Оно потом долго будет красоваться в Большом доме. Ну, пока кузнецы не догадаются, куда и что из всего демонского можно приспособить.

— Ну, и как же это он тебя попросил? На рот пальцем показал, что ли? На свою демонскую пасть? Может, он просто съесть тебя хотел? Ам — и все?

— Самым настоящим человеческим языком!

А глаза у Рыжика распахнуты, как у ночного лемура. Круглые такие, испуганные. Испугаешься тут, конечно, когда демон — и вдруг разговаривает по-людски.

Рыжиком мы зовем парня, кстати, только между собой. В лицо ему такое не скажешь. Он просто еще сам не понимает, какой странный, со своим рыжим пухом по всему телу. Наверное, поэтому демон заговорил именно с ним. Потому что Рыжик не такой, как все. Отличается от всех нас.

— А что потом-то было?

— Я принес ему воды, а он водил над кружкой своим амулетом, и тот мигал красным и пищал, как обиженный котенок!

— Ох, ты! Амулет — это же здорово!

Демонские амулеты после смерти демона долго можно рассматривать в Большом доме. Они там самые разные на вид. Подмигивают зеленым и красным, непонятно говорят разными голосами, хрипят и трещат. А потом умирают, как и сами демоны. И тогда кузнецы их разбирают и думают, куда и что можно приспособить для пользы настоящим людям.

— А потом, а потом он так весь перекривился страшно, и пить совсем не стал. Вроде, просил, ведь, я принес — а не пьет. Он сел у стены на корточки и смотрел на меня с прищуром. Потом спросил еще, как же мы тут живем…

— Ага! Спросил все-таки!