Всячина (СИ)

   - Да нет тут никаких собак... И кошек нет. Никого нет. Совсем никого.

   - А что за цель тогда?

   - Может, ребенок?

   Надежда в голосе. Пусть не будет стрельбы. Но пусть хоть кого-то можно будет спасти.

   Командир посылает двоих в обход здания. Двое - прикрывают со двора. Остальные в установленном порядке - оружие у плеча, глаз в прицеле - врываются в дом. Рассыпаются по дому парами. Докладывают из всех углов:

   - Чисто! Чисто! Чисто!

   Угу. Чисто. Только пылью пахнет. Остро пахнет пылью. И пыль эта - везде.

   - О. Психа нашего сюда, - спокойно говорит командир. - Ну, что, прикомандированный, твоя работа начинается. Вон она, под кроватью - твоя работа.

   Командир скидывает сферу и присаживается у стены. Машет остальным - вольно, мол, рассупоньтесь. Смотрит на часы, сводит брови, высчитывая.

   - Полчаса перекур.

   Но тут же вдруг подхватывается с места, шипит матерное, но тихое, чтобы не напугать ребенка, спрятавшегося под кровать. Стучит пальцем по наушнику, шепчет в микрофон, смотрит невидящим взглядом в пространство. Потом тычет пальцем в Алекса и Мелкого.

   - На выход. Проверить!

   Сам замирает у двери, вслушиваясь. Остальные скапливаются возле него. Что за дела? Какие-то проблемы?

   Вдруг он как-то резко ослабевает, сползает по стене, шало смотря вокруг.

   - Черт...

   И все понимают, что связи с бойцами тылового охранения нет. И неизвестно, что там и как на улице и во дворе. И теперь нет больше никакой уверенности в тыле. То есть, уверенность как раз есть, только уже совсем иная.

   Командир поднимает голову. Он зол и встревожен, как никогда.

   - Ждем темноты. Отдыхаем. Проверяем оружие. В темноте прорываемся.

   Отдыхаем, значит, отдыхаем. Это дело такое. Пока можно - надо вздремнуть. Опять же глаза будут лучше в темноте смотреть. А бой в темноте - это зрение, чувства и опыт. Опыта им не занимать. Пацаны наши, похоже, совсем пропали. Это плохо. Такие потери...

   Командир сидит у двери и вслушивается в эфир. Остальные повалились вдоль стен. Двое, кому первыми на караул - на кровать. Всем спать. Всем, кроме тех, кто при деле.

   ...

   Психом его сразу назвали. Так всегда, кстати. Хоть с армейскими пойдешь, хоть с внутренними, хоть с разведкой какой сверхсекретной - все говорят "Псих". С самого первого знакомства. Ну, и нормально, в принципе. Сразу знаешь, что зовут именно тебя. И опять же - уважение какое-никакое. "Психа" уже знают.

   - Привет, к тебе можно? - присел у кровати.

   ...

   - Погоди, я сниму каску. Это просто каска, понимаешь? Она не страшная.

   ...

   - Вот, и автомат мне здесь не нужен будет. Ты же - свой. Правда? А свой в своего не стреляет. Это я так шучу. А ты оружие любишь? Могу дать подержать пистолет. Но только без патронов, ладно? А то нажмешь случайно, устроишь тут шум... Чхи! Сколько у тебя тут пыли...

   - Тс-с-с! Шуметь нельзя! Бабайка рассердится! - шепчет из самого темного угла чумазый мальчишка лет пяти и прижимает грязный палец к губам.

   Вот же родители бывают! С детства ломают детскую психику разными "бабайками" и прочими ужасами. Ну, хоть не милиционером теперь пугают... Хотя, все равно неправильно - нельзя детей воспитывать через страх.

   - Бабайка большой? - спрашивает шепотом Псих, подползая вплотную к мальчишке.

   Тот кивает, прислушиваясь с опаской. Явно так прислушиваясь, напоказ, как в кино, чтобы было видно - прислушивается.

   - Но он же один - бабайка?

   Малец задумывается. Потом опять кивает. Старательно так. Но молча. Боится?

   - Вот. Он один. Очень страшный, сильный, но всего один. А нас тут много. Вон, сколько солдат пришли тебя спасать.

   - Папа позвал? - осторожно спрашивает мальчик.

   Чумазый какой. Да и откуда тут быть чистоте - под кроватью? Небось, плакал. Скулил потихоньку, вытирая руками слезы и сопли. Вон, все лицо теперь, как у настоящего спецназовца. Боевой раскрас такой - в грязную полоску. Ждал, значит, и плакал...

   - Ага. Папа позвал, а мы сразу и пришли. Только далеко было идти. Поэтому долго.

   - А бабайка? - он осторожно выглядывает из-под кровати и осматривает прилегших вдоль стен здоровенных обвешанных оружием бойцов.

   - А мы твоего бабайку прогоним. Вот сейчас все отдохнут, встанут, и мы вместе прогоним бабайку.

   - Бабайка большой, - с сомнением говорит малыш.

   Нет, все же до чего они смешные, эти дошколята. Вот только тут психолог нужен был детский. А послали его, Психа. Думали о психологической помощи населению. Только населения тут нет никакого. И не спросишь ведь этого малька, где его мама и папа.

   - Бабайка большой, - соглашается Псих, растянувшись на спине и смотря в прогнувшуюся под весом бойцов кроватную сетку. - А нас все равно много. И у нас автоматы. Знаешь, как здорово бьет пуля в девять миллиметров?

   - Больно?

   - Ха! Еще как больно! А если все сразу начнут пулями в бабайку? Он же сам тогда испугается и убежит.

   И самое главное - это же никакой не обман. Не страшны спецназу никакие детские бабайки. Им и настоящие террористы не страшны. Все лягут, если нужно, а последнего жителя поселка вытащат. Поэтому можно спокойно лежать и шептаться с пареньком. Он, вроде, отмяк немного. Прижимается к плечу, шепчет в ухо.