Вся жизнь впереди (пер. В.Орлова)

Мадам Лола — та от природы веселая, потому что благословлена к этому африканским солнцем, и одно удовольствие смотреть, как она сидит на кровати, закинув ногу на ногу, одетая по последней моде. Для мужчины мадам Лола очень красивая, если не считать голоса, приобретенного еще в пору ее чемпионства по боксу в тяжелом весе, но уж с этим она ничего не может поделать, потому что голос напрямую связан с ее мужской частью, которая и есть главная печаль в ее жизни. Зонтик Артур был при мне, я не мог так резко с ним порвать, несмотря на враз заполученные четыре года. Я имел полное право привыкать, ведь другие тратят куда больше времени на то, чтобы постареть на несколько лет, и мне тоже торопиться не стоило.

Мадам Роза так быстро оклемалась, что сумела встать и даже пройтись без посторонней помощи, — это была эмиссия и надежда. Когда мадам Лола с сумочкой в руке ушла на работу, мы сели перекусить, и мадам Роза отведала цыпленка, которого прислал ей мосье Джамаили, известный лавочник. Сам мосье Джамаили уже скончался, но при жизни между ними были очень хорошие отношения, и родственники продолжали его дело. После она выпила немного чаю с вареньем и впала в задумчивость, и я испугался, решив, что это новая атака маразма. Но за день ее так растрясли, что кровь неплохо справлялась со своими обязанностями и добиралась до головы как полагается.

— Момо, скажи мне всю правду.

— Мадам Роза, всей правды я не знаю, я даже не представляю, кто ее вообще может знать.

— А он что сказал тебе, этот доктор Кац?

— Он сказал, что вас нужно поместить в больницу и там они позаботятся о том, чтобы не дать вам умереть. Вы еще долго протянете.

У меня сердце сжималось оттого, что я говорю ей такое, но я даже изобразил улыбку, как будто сообщал ей прекрасную новость.

— Как оно у них называется — ну, то, что у меня?

Я сглотнул слюну.

— Это не рак, мадам Роза, клянусь вам.

— Момо, как это называется у врачей?

— С этим можно жить долго-долго.

— С чем «с этим»?

Я молчал.

— Момо, ведь ты не будешь мне врать? Я старая еврейка, со мной сделали все, что только можно сделать с человеком… Я должна знать. Есть вещи, которые никто не имеет право с человеком делать. Я знаю, бывают дни, когда у меня нелады с головой.

— Это не страшно, мадам Роза, вполне можно жить и так.

— Как «так»?

Больше сдерживаться я не мог. Слезы душили меня изнутри. Я бросился к ней, она приняла меня в объятия, и я проорал:

— Как овощ, мадам Роза, как овощ! Они хотят заставить вас жить овощем!

Она ничего не сказала, только слегка вспотела.

— Когда они за мной приедут?

— Не знаю, может, дня через два, доктор Кац вас очень любит, мадам Роза. Он обещал мне, что нас разлучат только через его труп.

— Я не поеду, — сказала мадам Роза.

— Ума не приложу, что нам теперь делать, мадам Роза. Все подонки. Они не хотят вас избавить.

Она выглядела очень спокойной. Только попросила помыться, потому что сделала немного под себя. Теперь, когда я об этом вспоминаю, мне кажется, что она была очень красивая. Это зависит от того, как о человеке думаешь.

— Это гестапо, — сказала она. И уж больше ничего не говорила.

Ночью мне стало холодно, я поднялся и укрыл ее вторым одеялом.

Наутро я проснулся радостным. Когда я только-только проснусь, я сперва ни о чем не думаю, и потому мне выпадает хорошая минутка. Мадам Роза была жива и даже постаралась мне улыбнуться, желая показать, что у нее все в порядке, вот только у нее болела печень, потому что была гепатической, и левая почка, к которой доктор Кац относился с большим неодобрением, и вообще там было полным-полно всяких неработающих деталей, но не мне вам об этом рассказывать, я в этом ничего не смыслю. Снаружи светило солнце, и я раздернул занавески, чтобы оно вошло, но ей не очень-то понравилось — на свету она была слишком хорошо видна, а это ее удручало. Она взяла зеркало и сказала только:

— Какой же я стала уродиной, Момо.

Я рассердился, потому что никому не дано права плохо говорить о старой больной женщине. Я считаю, что нельзя судить обо всех со своей колокольни, как, например, о бегемотах или о черепахах, которые просто не такие, как все.

Она прикрыла глаза, и оттуда потекли слезы, но не знаю, то ли она сама заплакала, то ли мышцы ослабли.

— Я уродина и прекрасно это знаю.

— Мадам Роза, это просто потому, что вы не похожи на остальных.

Она взглянула на меня.

— Когда они за мной приедут?

— Доктор Кац…

— Я не хочу больше слышать о докторе Каце. Это достойный человек, но он ничего не понимает в женщинах. Я была красавицей, Момо. У меня была лучшая клиентура на улице Прованса. Сколько у нас осталось денег?

— Мадам Лола подбросила нам сто франков. И еще даст. Она борется за жизнь будь здоров.

— Лично я ни за что не пошла бы работать в Булонский лес. Там даже вымыться негде. На Центральном рынке — вот там гостиницы высокой категории, с гигиеной. А в Булонском лесу так даже опасно из-за всяких маньяков.

— Да с любым маньяком мадам Лола расправится одной левой, вы же знаете, она была чемпионом по боксу.

— Она просто святая. Не знаю, что бы с нами без нее сталось.