Белла и раньше, в Ленинграде, меняла, свои платья, резала их, дарила, давала подругам поносить. Я понимала, что Беллу обдерут, но уж тут ничего не поделаешь. Мы молча стали пить кофе.
Молодые люди за соседними столиками иногда смотрели в нашу сторону и махали нам рукой. Теперь с ними сидела неспекулянтка в шапке.
- Мы пришли сюда для встречи с этой дамой? - спросила я.
- Нет.
- А их ты знаешь? - Я кивнула в сторону молодых людей.
- Этого я не могу сказать. Но я с ними дружу.
Мне стало смешно, фокусы ее и ломанье дурацкое.
- Жалко Роберта, - сказала я, - он хороший и нормальный человек.
- Даже слишком, - ответила Белла. - В том-то и беда.
Она отодвинула чашку и посмотрела на меня без улыбки. Нахмурилась. Опять фокусы, подумала я. Но это были не фокусы. К нам шел тот невзрачный главный мальчик из компании молодых людей. Он подошел, поклонился, взял Беллу за руку и сел на стул боком. Он был худощав, мал ростом, глазаст. Лицо его имело почти треугольную форму, узкое внизу, оно несоразмерно расширялось в верхней части. Главным, почти единственным в этом лице были глаза.
"Похож на гипнотизера", - почему-то подумала я.
- Что-нибудь изменилось? - спросил он приятным, глуховатым, тоже гипнотическим голосом.
- Не знаю, - тихо ответила Белла. - Познакомься с моим старым другом Машей.
Он встал, еще раз поклонился и опять сел.
- Я как вас увидел, сразу понял: друзья, - сказал он мне. - Вы страшно непохожи. Это - важное условие для дружбы. Так как же? Едешь с нами?
- Не знаю.
- Я тоже не знаю, - тихо и виновато произнес он. - Тебе решать, что нам делать.
- Я подумаю. Подумаю и решу.
- Ты подумай, - обрадовался он. - Когда ты говоришь "Я подумаю", я уже знаю, что ничего хорошего не будет. Новая наука бихевиоризм, которая изучает поведение и слова человека; ты для этой науки совершенно бесполезный предмет. Нуль. И для любой другой тоже. Тебя нельзя изучать, милая.
- И не изучай, - ответила Белла.
- А с другой стороны... - сказал он и надолго замолчал.
- Что? - спросила Белла. - Скажешь наконец?
- Я тебя вижу насквозь.
- Все меня видят насквозь, в том-то и дело, - усмехнулась Белла, - все. Маша, например, тоже. Правда, Маша?
Теперь они смотрели друг на друга, и я опустила голову. И ждала, когда отойдет этот треугольный гипнотизер в потрепанных джинсах. Он скоро отошел.
Можно было платить и уходить. Больше, наверно, Белла сюрпризов не приготовила.
За наш столик уселся упитанный старик с молоденькой девушкой. Он громко ел, громко пил и громко расспрашивал девушку.
"А они что?" - громко кричал он, наверно оттого, что сам плохо слышал. Девушка отвечала тихой скороговоркой: "А он тогда взял свой чемодан и ушел". - "И правильно сделал! - кричал старик. - А она?" - "А ода ничего, продолжала работать в нашей организации". - "Правильно делала! - кричал старик. - А вы что?"
И официантки разгневались и стали у стены совещаться, нарушает старик порядок или нет тем, что так громко кричит.
- Он тебе понравился? - спрашивает Белла, когда мы выходим из кафе.
По правде говоря, он мне чем-то понравился.
- Нет.
- Ты его не знаешь, - говорит Белла кротко. Она хочет разговаривать. Я спрашиваю, чем он занимается, и узнаю, что он реставратор икон.
"Как странно, что реставратор икон так молод", - думаю я, но скорей всего она врет, никакой он не реставратор, а астроном, агроном, аптекарь, артиллерист. Она всегда легко и бессмысленно врала. Филолога называла философом, артиста режиссером, незнакомого знакомым.
- Ты с ним дружишь? - спрашиваю я.
- Нет, я с ним живу.
Ну, хватит! Ей надо бунтовать, пожалуйста, пусть бунтует на здоровье. Хотя это называется другим словом, и я на мгновение задумываюсь, не произнести ли мне его.
- Я надеюсь, что ты неудачно сострила, - говорю я.
- А это для тебя типично, ты надеешься на лучшее. Плохого как бы не было. Это твоя позиция и защитная реакция. Гораздо удобнее, - говорит Белла зло, - спокойнее! Это вообще характерно для научных деятелей. А я и не думала острить.
- Раз ты меня позвала, ты рассчитывала...
- ...выслушать лекцию о женской чести, конечно! О том, какая должна быть спутница жизни у кандидата наук и заместителя директора института. Скоро он будет доктором. Ах, чуть самое главное не забыла - у талантливого молодого ученого, у... у гения!
- Он не гений, - говорю я, - это ты дура. Он и не изображает из себя гения. Но он действительно одаренный человек, который хочет нормально жить и работать, и тебя любит, такую дуру, и верит тебе абсолютно. Вот что самое в этом деле ужасное, если хочешь знать, что он тебе так верит!
- А не надо _так_ уж верить!
- Довольно, - тихо говорю я. Если хочешь, чтобы тебя услышали, надо говорить тихо. - Надоело.
- Никогда не достается тот, кого любишь, - говорит она. - А жизнь все проходит и проходит. Пусть бы уж скорее проходила!
Я останавливаюсь у троллейбусной остановки и смотрю, как она почти бежит по улице, невысокая, в черном пальто и черном вязаном шлеме. Люди оборачиваются ей вслед.
9