«Вся жизнь моя — гроза!»

По царскому указу на время войны собирали дополнительное войско — ополчение. Помещики выставляли нужное число ратников из крепостных крестьян. Полагались ратнику — суконный кафтан, шаровары, две рубахи, кушак и три пары запасных лаптей. Из оружия давали — пики, топоры и даже рогатины, с какими мужики на медведя ходят. В ратники шли с охотой: и за Отечество рады были постоять, и слух был, что всем, кто воевал, после победы будет воля. Передавали, будто есть царский указ за золотой печатью: ратников обратно господам не возвращать, — но господа тот указ от народа скрывают. В Саранске и другом недальнем городе Инсаре ратники арестовали офицеров, выбрали своих начальников, искали настоящий указ. Решили идти прямо на войну, напасть на врага, разбить его, а потом явиться к царю с повинной и в награду за службу просить свободу от помещиков. К Саранску и Инсару стянули большое войско, города окружили, бунтовщиков захватили в плен. Расправа была жестокая: наказывали ратников розгами и палками, заковывали в цепи, гнали на каторгу и в вечную ссылку. На площади крови было пролито что в сражении с неприятелем. Из близкого Саранска и недальнего Инсара доходили вести до Покрышкина.

...И всё это были уроки российской истории.

Деревенские игры

Любимые деревенские игры были свайка и бабки.

Свайка — это длинный, толстый гвоздь с большой, тяжёлой шляпкой, головкой. Свайку берут за остриё — за хвост — и сильным броском втыкают в землю, стараясь попасть в лежащее на земле железное кольцо.

Александр — знаменитый игрок в свайку. Ростом он был невелик, сложением тонок, но в движениях быстр, руки имел сильные, глаз меткий.

В бабки сила не так нужна, как точность глаза и сноровка. На особо отведённое место — кон — ставят обыкновенные игорные бабки, надкопытные коровьи косточки, и издали выбивают их боевой бабкой — биткой. Чем битка тяжелей, тем лучше; самая лучшая битка — залитая изнутри свинцом, свинчатка. Дядя Яков, будучи в Рузаевке, выпросил у сторожа давно пришедшей в упадок типографии комочек свинца и сделал Саше свинчатку. Саша берёг её пуще ока, прятал за деревянным подголовником на полатях (там, на полатях — дощатом настиле под потолком избы — обычно спали дети). Свинчатку брал Саша только на большую игру, — с ребятами из соседних деревень; со своими обходился гвоздырём — в бабку для веса был забит гвоздь.

Дядя Яков, отложив сапожную работу, выходил на крыльцо, смотрел, как Саша с размаху вонзает в кольцо свайку, как метким ударом выбивает с кону бабки, думал про непонятную Сашину судьбу. Числится мальчик не крепостным, вольным, а всё одно в господских руках. Будет барская воля — отдадут в школу, ремеслу какому выучат, пожалуют кусок хлеба, а не пожелают — прогонят прочь, по миру пустят...

Однажды прибежал управляющий Михайла Вольнов, суетился:

— Одевай мальца в праздничное, да поживее! Приказано в Рузаевку его везти, к старой барыне, к Александре Петровне.

В Рузаевке Михайла Семёнович привёл Александра в удивительную комнату на верхнем этаже. За стёклами — в шкафах — книг, наверно, целая тысяча, все в коже, с золотыми надписями по корешку. Книги лежали также стопками на столе, на стульях, прямо на полу. На письменном столе разбросаны были бумаги, сломанные гусиные перья, рядком стояли сразу три чернильницы — стеклянная, серебряная и бронзовая, тут же высокая рюмка, в ней палочка сургуча. Вдоль стен увидел Александр фигуры странных женщин, сделанные из белого камня. Старая барыня в тёмно-вишнёвом бархатном платье, в высоком белом чепце с лентами, сидела за столом; справа от неё, вытянув ноги, устроился в кресле Леонтий Николаевич — быстро взглядывал выпуклыми глазами то на мать, то на Александра, кривил в усмешке губы, беспокойно постукивал себя тонкой плёткой для верховой езды по высоким сапогам; Михайла Вольнов почтительно вытянулся у него за спиной.

Рузаевская госпожа внимательно разглядывала Александра. Мальчик хрупкий, но не робок, стоит перед ней свободно, смотрит прямо в глаза, взор пронзительный, тревожит. Одет прилично, кафтанчик синего сукна, сшит просто — должно быть, тётка, скотница Анна, сама и шила.

Александра Петровна спросила, чему мальчик обучен. Леонтий Николаевич, быстро постукивая плёткой, объяснил, что по его приказу учат мальчика читать, писать, также арифметике и российской истории. Михайла степенно погладил рыжую бороду и было прибавил, что сапожник Яков у них в Покрышкине первый грамотей, но под строгим взглядом барыни осекся, проворно поклонился и даже прикрыл ладонью рот.

Госпожа спросила Александра, какие книжки он любит читать. Александр отвечал, что «Письмовник», в «Письмовнике» же всего больше любит стихи. Госпожа обвела взглядом фигуры муз по стенам и задумчиво сказала, что поэзия ещё никому не принесла счастья. Она приказала Александру читать стихи. Он посмотрел на Леонтия Николаевича, на Михайлу, тянувшегося за спинкой его кресла, и сразу прочитал первые, что пришли на память: