Вся жизнь — игра

Юрасик обиделся. Он сморкнулся прямо в пальцы и вытер их о рубашку.

Маргариту чуть не вырвало, и она побежала глотнуть холодной водички.

Сморчок зыркнул воспаленными глазками на усачей снизу вверх и тоненько проблеял:

— Ошибочка вышла, дорогие друзья. Много женщин оприходовал я на своем веку. Но такой сладкой ягодки, как эта, отведать не довелось. М-м-м, наливная! Вишенка, клубничка, абрикосик бархатный!

Два майора милиции стояли поникшие и обескураженные. Похоже, прокололись.

— Но ведь ты Кайданников?

— Так точно.

— Георгий Васильевич?

— Не иначе. Правда, дамы предпочитают звать меня Юрасиком.

Да, жизнь-рулетка, и каких только совпадений не случается в ней!

Вернулась Маргарита, умытая и причесанная. Держалась строго и официально.

— Вот что, мальчики. Вы должны извиниться. Зря потревожили незнакомого человека.

— Виноваты, — понурились богатыри.

Но Юрасик вовсе не был обижен:

— Да что там! Я весьма даже рад. — Он шагнул к Рите. — И весьма даже не прочь!

Женщина отшатнулась:

— Нет уж, весьма прочь!

— А какой был бы смак, — с сожалением шмыгнул длинным носом сморчок.

— Все. Хватит. Балаган закрыт, — отрезала она. — Или оставьте меня в покое, или валите отсюда к чертовой матери, все трое! И больше, дорогие мои братишки, я не даю вам санкции на розыск пропавшего. Ни в устной, ни в письменной форме. Поиграли в Шерлоков Холмсов — и достаточно.

— Но…

— Попрошу без возражений. Не заставляйте меня повышать голос. Мне вредно нервничать.

— Вредно, — вынуждены были согласиться провинившиеся.

Прихватив с собой Юрасика, Борис и Глеб потащились на кухню, готовить: это единственное, чем они могли загладить свою вину.

— Надеюсь, на обед у нас не суп из сморчков? — едко бросила им вслед Маргарита.

Глава 6 ПАНИКА

Федот, да не тот. Обознатушки — перепрятушки. Братья Солнцевы бурно переживали свое позорное поражение, заливая его спиртным.

Накачивали водочкой и Юрасика: этого, немытого, не мешало как следует продезинфицировать. Хорошо бы, конечно, не только изнутри, но и снаружи, однако жаль тратить на протирку и промывку спирт.

Где была их милицейская проницательность, куда делся многолетний опыт работы в правоохранительных органах, когда они «брали» этого замухрышку?

Неужели не в состоянии были с первого взгляда определить, что Риточка, их красавица, их умница, не могла иметь с таким ничего общего?

Ведь это не мужчина, а недоразумение. Одно слово — сморчок. Вот уж прокол так прокол. Нет, недостойны они высокого майорского звания!

Зато Юрасик был на верху блаженства: любил поквасить на дармовщинку. А тут еще впридачу закусь такая отменная — молодая телятина в собственном соку, да в неограниченном количестве!

Оказывается, и менты бывают хорошими людьми.

Просидели до вечера — не хватило.

Напросились с Ритой к ней в ресторан.

Она не отказала: готова была на все, лишь бы этот антисанитарный человечишко покинул квартиру. Завтра она устроит генеральную уборку, и братья как миленькие будут драить все, к чему прикасался сморчок.

Надо же — Георгий Васильевич Кайданников, полный тезка! А говорят еще, что имя определяет сущность человека.

Георгий! Победоносец! Да этот беззубый уродец если с каким змием и может сразиться, то разве что с зеленым.

В ресторане она организовала для своей троицы столик на отшибе, причем Юрасика засадила в самый затененный утолок, чтоб не шокировал посетителей.

А братья — пусть останутся на виду. Они хорошо смотрятся. Глянь-ка, Сергей Сергеевич, на простых милиционеров из глубинки, которые прилюдно отлупили твоих натасканных парней! Вот какие у Маргариты родственники, им палец в рот не клади… У тебя, папик, своя мафия, у нас — своя.

Ольгу Маргарита сегодня отпустила домой: зачем толочься вдвоем на одном пятачке!

С посетителями, как обычно, была любезна и предупредительна, с Нодаром как всегда обменялась парой дружеских реплик, с Сергеем Сергеевичем держалась прохладно и иронично, представляя, как уязвило его утреннее происшествие с сыщиками.

Ни она сама и никто другой не знали еще, что нынче — последний рабочий день Маргариты Александровны Солнцевой.

…Долго ли, коротко ли, но Юрасику вдруг захотелось петь. И плясать. Душа у него была такая, нежная и музыкальная.

— Р-разойдись! — заливисто пропищал он и вышел на середину зала. — Эх-ма, тру-ля-ля!

В наступившей тишине отбил несколько тактов чечетки и отчетливо прогундосил:

Закраснелася Аксинья,
Как цветочек аленький:
— У тебя такой большой,
А у мужа — маленький!

Бориса и Глеба, изрядно набравшихся, тоже подмывало проявить себя в вокале.

Они покинули свои места и, отодвинув Юрасика в сторону, заняли самый выгодный участок «сценической площадки», откуда их было видно всем. Обнялись и застыли, похожие на массивный гранитный монумент.

— Три-четыре, — скомандовал старший, и близнецы слаженно грянули — но не похабное, а боевое и патриотическое: