— Я, воробушек мой, полвека врачом отработала. Таких, как ты, через мои руки, — она растопырила свои кукольные пальчики, — прошла целая армия. Не сомневайся, цыпочка: ты с начинкой.
Это было для Маргариты как гром среди ясного неба. Беременность? От кого? От Георгия или Сергея?
Опыта в этих делах у нее не было совершенно, несмотря на возраст. Она не сделала в своей жизни ни одного аборта и панически боялась даже самого этого слова. Владимир, первый мужчина, научил ее предохраняться: она восприняла его уроки как леди, не выказывая признаков смущения. И следовала его советам.
А потом — раз забыла, другой пропустила, и все обходилось без последствий. Постепенно она и вовсе перестала беречься — и ничего. Шли годы, и сама возможность «подзалететь» стала для нее какой-то абстракцией: мол, это случается с другими, не со мной. Но вот — нежданное произошло. И надо было что-то решать.
— А… какой срок?
— Задери ножки, синичка, посмотрим, — врачиха натянула резиновую перчатку, которая была ей неимоверно велика. — Та-ак. Да всего-ничего. Разве что неделя. От силы — полторы. Не могу сказать точнее, твоего ребятенка пока даже ультразвук не разглядит. Я, лебедушка моя, самый большой мастер по ранней диагностике. А через месяцок-то любой доктор определит.
Неделя. Значит, Георгий. Которого для Маргариты больше не существует.
— Доктор, говорят, на ранних сроках это можно сделать как-то безболезненно, вакуумом?
Тут произошло неожиданное. Карлица размахнулась и что было сил хлестнула Маргариту по щеке резиновой перчаткой. Стало очень больно и страшно. А в докторше как будто проснулся монстр.
— Дура, идиотка, — завизжала пожилая крошка тонким голоском. — Ты ведь, я вижу, нерожавшая? Тебе сколько лет, квочка?
— Тридцать, — пролепетала ошеломленная Маргарита.
— Погляди на меня! Мне семьдесят! А у меня детей нет и не могло быть! Всю жизнь чужие роды принимаю! А тебе… погляди на себя! Тебе рожать да кормить, рожать да кормить! А ты — про вакуум, гусыня, заикаешься! В тридцать-то. А вдруг тебе больше не пошлется такой возможности? Останешься одинокой старой перечницей, как я, уродина.
Врачиха успокоилась так же внезапно, как и вспылила. Стала аккуратно собирать инструменты в чемоданчик:
— Твоя жизнь, тебе и решать. Мое дело маленькое: я врач скорой помощи, я тебя в чувство привела.
— Постойте! Там к вам этот мужчина будет приставать… ну, седой. Вы ему не говорите ничего, пожалуйста. Он будет деньги совать — не берите. Вот возьмите у меня! Это намного дороже. — Маргарита стянула с пальца Сергеев же подарок, бриллиантовое кольцо, и протянула лилипутке. — Только пусть он ничего не знает.
Старушка доктор даже не обернулась:
— Курица ты, и мозги твои куриные. Ни разу в жизни я еще врачебную тайну не продавала.
И с достоинством выплыла в коридор на своих крошечных ножках, обутых в детские матерчатые тапочки.
Маргарита одернула смявшуюся белую юбку и произнесла вслух, непонятно для кого:
— Зеро. Ноль. Пустота. Пустота — это вакуум. Вакуум — это пустота. А я загадала семерку…
БЛИЗНЕЦЫ
Ребенок? У нее? Как странно. Как ужасно. И как… сказочно.
Ошибки быть не может. В этом Маргарита убедилась, купив в аптечном киоске тест на раннюю беременность.
Ясно и кто отец. И если срок — неделя, то, вероятно, все произошло в ту ночь в гостиничном номере, когда на столе горела, потрескивая, восковая венчальная свеча. То есть — когда Рите исполнилось тридцать, а Солнце находилось в Королевском градусе. Значит, мальчик будет, как и мать, обладать королевскими чертами.
Постойте, а почему именно мальчик? Может, это будет девочка? И вообще — будет ли?
Маргарита еще не решила, что делать дальше, а все ее существо уже отвечало: будет, будет! Причем именно мальчик. Сын.
Никакого вакуума и прочего варварства. Она не позволит унылой, безликой пустоте затянуть своего ребенка. Она не превратится в старую перечницу, коротающую свои дни в жалком одиночестве. В ее маленьком гордом королевстве появится наследный принц!
Он станет умным, красивым и сильным… как его отец. Отец, которого мальчик, наверное, никогда не увидит.
Ну и пусть! У Маргариты достанет сил, средств и терпения, чтобы самой поставить ребенка на ноги. И пусть Георгий катится куда хочет: он уже сделал свое дело. Дал будущему принцу свои гены.
Хорошо бы мальчик вырос таким же белокурым, со стальными глазами. Тогда бы Рита, глядя на него, могла вспоминать свое короткое, яркое, летнее счастье.
Нет уж, ничего и никого она вспоминать не станет. Вот еще, слюнявая лирика!
А когда мальчик, подрастая, спросит об отце, она коротко и сухо ответит:
— Он был гений. И дарил мне цветы: розы, лилии и анютины глазки.
Просто курортный роман. Ну и что такого? Тысячи женщин только этим и довольствуются.
Тысячи — да! Но как несправедливо, что в их число попала и она, Маргарита Солнцева, которая всегда считала себя исключительной, не такой, как другие!
Маргарита прикидывала, как поступили бы на ее месте ее прежние подруги.