Вся жизнь - экспедиция

12 июля 1928 года ледокол «Красин» спас пятерых жителей «Красной палатки» и двоих итальянцев из группы Мальмгрена, сам же Мальмгрен к тому времени уже погиб, покинутый во льдах своими спутниками. Спасение этих двоих, Цаппи и Мариано, — заслуга исключительно экипажа Чухновского. Пилоты обнаружили двух обессилевших людей и «навели» на их осколок льдины ледокол, сами же совершили вынужденную посадку на лед, подломив при этом шасси. Летчики, сделавшие все для спасения других, сами оказались теперь в бедственном положении, но свою радиограмму на борт ледокола Борис Чухновский закончил такими словами: «Считаю необходимым «Красину» срочно идти спасать Мальмгрена» (пилотам сверху показалось, будто они видят на льдине трех человек).

Эта радиограмма стала исторической. Как написала одна итальянская газета, «героизм, достигающий самых высоких вершин, не может иметь более простого и искреннего выражения». Потрясенный мир увидел, с какой самоотверженностью ринулись советские спасатели на помощь представителям зарубежных стран. Летчики и моряки шли спасать погибающих, не задумываясь над их расовой, религиозной или политической принадлежностью. Они знали, что сейчас все человечество смотрит на карту их маршрута: большинство людей — со страхом и надеждой, кое-кто — со злорадством. А в итоге обреченные на гибель не погибли, и теперь красинцы, по словам Самойловича, «переживали незабываемые минуты высшей человеческой радости». Особенно бурно ликовал совсем еще юный второй пилот «Красного медведя» Страубе, которого все на корабле ласково звали Джонни. «В Страубе ключом била молодость, — говорил о нем Самойлович, — почти школьничество, но вместе с тем в нем сильно было чувство долга». Джонни, Георгий Александрович Страубе, умер от голода в блокированном Ленинграде во время войны, развязанной фашистами…

Несколько десятилетий спустя после красинской эпопеи, уже на склоне дней, генерал Умберто Нобиле такими словами оценил сделанное экспедицией под начальством директора Института Севера: «Самойлович стоял перед дилеммой — возвращаться или идти вперед, рискуя кораблем и экипажем. Он пошел на риск, получив согласие Москвы. Таким образом была спасена жизнь семи моим товарищам».

…Хранится в Москве, в Центральном государственном архиве народного хозяйства СССР, в Отделе личных фондов, архив Рудольфа Лазаревича Самойловича. Множество документов, заметок, черновых набросков статей и книг, писем, воспоминаний. Есть там и подлинные борт-журналы ледокола «Красин» незабываемого 1928 года, и другие бесценные реликвии.

Но поистине уникальной даже среди них выглядит одна. Крупного формата тетрадь в картонном переплете — журнал радиограмм, поступивших на борт дирижабля «Италия» между 15 апреля (день старта из Милана) и 24 мая 1928 года. Последняя запись сделана через несколько часов после достижения Северного полюса и за несколько часов до падения дирижабля на лед. 141 пожелтевшая страница, следы машинного масла и огня, следы катастрофы…

Наверное, самый факт присутствия подобного документа в личном архиве Самойловича красноречивее всяких слов свидетельствует о тех чувствах, какие испытывали спасенные к спасателям, в первую очередь к руководителю спасательных операций. В самом деле, Нобиле далеко не случайно делает акцент на роли Самойловича: слишком многое зависело тогда от решений, действий, даже обычных слов начальника экспедиции.

«Красин» спас семерых, но оставались еще шестеро унесенных ветром (группа Алессандрини), оставался бесследно исчезнувший экипаж самолета, на борту которого находился прославленный норвежский полярник Руал Амундсен, вылетевший на поиски Нобиле еще 18 июня. Отныне люди во всех странах мира возлагали надежды только на наш ледокол, хотя 16 судов и 21 самолет, не менее 1500 человек, представителей разных государств, участвовали в общей сложности в тех операциях. «Красин» же нуждался в срочном и основательном ремонте, а ближайший сухой док был в Норвегии. Ледокол двинулся к берегам Скандинавии, но тут внезапно снова потребовалась его экстренная помощь: тонул напоровшийся на льдину германский пароход «Монте-Сервантес» с 300 членами экипажа и 1500 туристами на борту…

«Красин», эта полярная палочка-выручалочка (в таком качестве ледоколу пришлось выступать не раз и в последующие годы), первым подоспел к незадачливому «туристу». Измученные тяготами затянувшегося рейса красинцы восемь суток подряд откачивали воду из пробоины, чинили борт парохода. И откачали, и починили, а потом в награду услышали «Интернационал», исполненный оркестром, выстроившимся на верхней палубе фешенебельного буржуазного судна! Денежные средства, полученные за спасение «Монте-Сервантеса», специальным постановлением Совнаркома были обращены на усиление научно-исследовательских работ в Арктике.