Вся синева неба

Они обращаются к сыну, тот пожимает плечами.

— Да, редко…

Жоанна по-прежнему невозмутима.

— Что это за грязная тряпка? — спрашивает мадам Андре, с отвращением морща нос. — Он подцепит микробы. Надо простирнуть ее в машине.

— Это набедренная повязка, — запинаясь, отвечает Леон.

— Что?

— Жоанна думает, что ее запах успокаивает малыша.

Все молчат. Жозеф выражает свое раздражение, цокнув языком. Жоанна отступает на шаг и говорит:

— Ему надо поспать.

Неловкость на веранде сгущается. Мадам Андре раздраженным жестом закидывает сумочку на плечо.

— Хорошо, мы уходим.

Жоанна смотрит им вслед с несказанным облегчением. Жозеф остается на веранде. Леон провожает родителей до дверей, ему неловко как никогда. Они даже не пытаются понизить голос, заявив на крыльце:

— Это наш внук. Она не помешает нам видеться с ним.

Леон не находит лучшего ответа, чем:

— До скорого.

—

Эмиль хмурит брови, не понимая.

— Что же произошло у тебя с Андре, почему у вас были такие напряженные отношения?

Жоанна слабым голосом просит сесть на кухне и приготовить чай. Потом она ему расскажет.

Вода закипает, пуская большие пузыри в ржавой чугунной кастрюльке на кухне. Жоанна сидит на стуле. Эмиль принес и надел на нее свитер. Сам закутался в куртку. Ему холодно. Очнувшись давеча на белой простыне, он умирал от холода. Он не спрашивал Жоанну, что случилось, сам догадался. Он вышел за дровами. И, наверно, потерял сознание.

Он приносит кипящую кастрюльку на стол, медленными движениями наливает воду в чашки. Когда он садится напротив Жоанны, она продолжает свой рассказ. Говорит о табачной лавке, о перешептываниях им вслед, которые Жозеф будто бы игнорировал, о первом ужине у Андре и расспросах с подковыркой, о сцене, достойной мелодрамы, на рынке у прилавка цветочницы.

— А потом? — тихонько спрашивает Эмиль, протягивая ей чашку. — Андре еще переходили в наступление?

Они снова в Сен-Сюльяке, в начале сентября. Жоанна и Леон на веранде. У обоих надутый и слегка раздраженный вид. Жоанна сидит в плетеном кресле-качалке с Томом на руках. Леон стоит. Он очень напряжен.

— Не дуйся, — повторяет он.

— Они ни разу не приглашали меня к себе.

— Все изменилось…

— Они смотрели на Тома как на настоящую катастрофу всю мою беременность.

— Все изменилось, — снова повторяет Леон.

— Теперь они решили, что им нужен внук, и соизволят пригласить меня на ужин?

Жоанна спокойна. Она говорит ровным, но твердым голосом, не переставая качать ребенка на руках.

— Это я тебя прошу.

— Я говорю нет.

Леон удерживает раздраженный вздох. Он меняет позу, сплетает и расплетает руки на груди и наконец заявляет:

— Тогда я возьму на этот ужин Тома.

Жоанна смотрит на него так, будто он изрыгнул непристойность.

— Нет.

Они смотрят друг на друга. Взгляд Жоанны становится все жестче.

— Они имеют право его видеть, — настаивает Леон.

Жоанна встает с ребенком на руках.

— Они не увидят его без меня.

— Куда ты?

— Подальше от тебя.

— Жоанна!

Он идет за ней в спальню, где она кладет Тома на кровать, чтобы перепеленать. Леон смотрит на нее. Ее движения спокойны и точны. Она аккуратно распеленывает ребенка. Она научилась этому сразу, с первой минуты с Томом. Полная противоположность ему. Надо сказать, что ребенок необычный. Он никогда не плачет. Может часами просто лежать в коляске. Не лепечет. Не гукает. Почти не шевелится. Леон не раз пытался поймать его взгляд, заставить улыбнуться, вызвать у ребенка подобие интереса, но это напрасный труд. Он всегда невозмутим и смотрит в пространство. Жоанна иногда бывает такой. Неужели Том уже на нее похож? Как бы то ни было, его смущает этот недостаток взаимопонимания с ребенком.

— Ты должна позволить им видеться с Томом…

Застегнув на малыше подгузник, Жоанна со вздохом опускается на кровать. Она закрывает глаза, словно собираясь с силами, чтобы противостоять. Когда она снова их открывает, во взгляде у нее читается бесконечная грусть.

— Я знаю, — тихо говорит она.

В комнате повисает тишина. Младенец Том молча смотрит в потолок. Леон решается:

— Ну и как же нам быть?

Она тихонько встает. Застегивает на ребенке боди, надевает на него серые штанишки.

— Ладно, я пойду.

—

Жоанна держится в стороне, молча сидит в углу гостиной Андре. Хрустальная люстра слабо освещает комнату. Со стола не убрано. Бокалы еще наполнены красным вином. Трое Андре склонились над маленьким Томом в колясочке. Мадам Андре извлекает его оттуда с жутким довольным урчанием.

— Иди сюда, мой малыш. Иди к бабуле.

Уложив его на колени, она с восторгом смотрит на мужа и сына.

— Смотрите, как ему хорошо у меня на ручках.

Муж и сын кивают. Они садятся рядом с мадам Андре, не сводя глаз с ребенка. Сначала они привычно ищут сходство между Леоном и его сыном.

— Его нос!

— А глаза-то…

— Да, конечно, глаза…

Потом начинают звать его.

— Том?

— Томми?

— Улыбнись нам. Покажи, как ты умеешь улыбаться.

Они изощряются, зовя ребенка, но тот остается невозмутим, неотрывно глядя на люстру под потолком. Мадам Андре обращается к Леону, как будто Жоанны здесь нет:

— Он уже улыбается?

Леон пожимает плечами.

— Я… Не то чтобы…

Ерзая, он поворачивается к Жоанне.

— Он улыбается?