Вся Робин Хобб в одном томе

— Я не поверил своим глазам, сэр. Но когда нашел бумаги Невара Бурвиля, больше не мог отрицать очевидного. — Он поднял на меня взгляд, и его лицо исказилось от напряжения. Он сдавленно продолжил: — Плохо было уже то, что ваш брат оказался сыном-солдатом аристократа, свернувшим на дурную дорожку. Ужасно, что мы… что он умер такой смертью! Но худшее еще оставалось впереди, сэр. Много худшее для меня.

Голос его стих. Он уставился на письменный стол и принялся ворошить разбросанные по нему бумаги.

— Я скорбел, сэр, но больше о вашей семье, пережившей такое горе. Я пытался написать вашему отцу, но так и не смог. Попросту не смог. Возможно, подумал я, лучше ему не знать, какая судьба постигла его заблудшего сына. Но потом, ранней весной, прибыл курьер. И я не поверил своим глазам. Он оставил письмо для моей Карсины, моей возлюбленной покойной жены. И оно пришло от сестры человека, который изводил ее домогательствами, а потом осквернил ее тело. Я не мог поверить. Откуда она вообще могла знать Карсину?

И любопытство одолело меня. Я вскрыл письмо. То, что я прочел, разорвало мне сердце — открыло связь между убитым мною мужчиной и любимой женщиной. Наша с Карсиной любовь обернулась обманом. Меня одурачили. Должно быть, она смеялась надо мной, когда я предлагал ей руку и сердце. Тогда я перерыл ее вещи и нашел другие письма. И среди них еще одно, более раннее письмо от вашей сестры, в которое было вложено другое, для этого человека, — она доверила Карсине передать его ее брату. Я понял, что они встречались. А под ее ночными рубашками, перевязанные ленточкой, словно какое сокровище, лежали они. Письма Невара. Совершенно неподобающая переписка. Она лгала мне. Бессердечная сука. Она заставила меня поверить в свою чистоту и невинность. Она была лживой коварной потаскухой. И из-за нее я убил человека!

Ярость захлестнула меня с головой.

— Ничего подобного! — рявкнул я — вот уж не предполагал, что возьмусь обелять имя Карсины, да еще и перед ее мужем, но смолчать я не мог. — Перепуганная девушка, она боялась, что, узнав о ее обручении с презираемым вами человеком, вы разорвете помолвку. Ей не хватало мудрости и сдержанности, но распутницей она не была. Я знал ее с детства и готов за это поручиться. Она считала, что нашла в вас истинную любовь.

Я шагнул к столу, наклонился, опираясь на него ладонями, и продолжил говорить, словно вколачивая в Тайера слова. Эпини права. Некоторые люди заслуживают того, чтобы знать правду.

— Умирая, она говорила о вас с любовью. Она умоляла меня привести вас, поскольку вы обещали не оставлять ее. Да, я предоставил ей мою постель. Но я не прикасался к ней той ночью, сэр. И когда мы были помолвлены, я, возможно, украл пару ее поцелуев, но, конечно же, большего между нами не было!

— Но… — пробормотал Тайер, в ужасе уставившись на меня, — ваш брат…

Он откинулся на спинку стула и поднял голову, чтобы встретиться со мной взглядом. Я не отвел глаз, от гнева разом лишившись и страха, и остатков соображения.

— Нет, — надтреснутым голосом выговорил он. — Это ты. И это был ты. Ты Невар Бурвиль. Но… ты был… ты был… я убил тебя.

Он вскочил и едва не опрокинул стул, попятившись от меня. Руки он выставил перед собой, и его скрюченные пальцы заметно тряслись.

— Я задушил тебя этими самыми руками. Мои пальцы утонули в твоей жирной шее, и ты молил о пощаде, как, должно быть, кричала Карсина. Но я не пощадил тебя, как ты не пощадил ее…

— Я никогда не причинял Карсине вреда. И вы меня не убили, — прямо возразил я. — Это ложная память.

— Я убил тебя, — с непреклонной уверенностью продолжал он. — Ты обмочился, а когда твое тело рухнуло на мостовую, мои люди закричали от радости. Я поступил так, как поступил бы на моем месте любой благородный человек. Я отомстил за насилие над моей женой. — Он помолчал, уставившись в стол, и на его побледневшем лице выступил пот. — Но потом я нашел письма. Она дурачила меня. Ее нежные слова, робость и нерешительность — все это было лишь насмешкой надо мной. — Он понизил голос, выплевывая мне в лицо: — Смеялись ли вы надо мной вместе, когда она тайком навещала тебя? Наслаждались ли теми фарсами на улице, притворяясь, что вы незнакомы? Смеялся ли ты надо мной, когда касался ее тела, целовал ее губы? Губы потаскухи!

— Не смейте так о ней говорить, — предупредил я Тайера с тихой угрозой в голосе, вступившись за беспечную, беззаботную юную девушку, которую некогда знал. — Она не была распутной, сэр. Только одинокой и юной. И испуганной. Она жила сердцем, а не головой. Мечтала о романе с привлекательным офицером каваллы. Девочка, которую обстоятельства вынудили играть роль женщины.

Сомневаюсь, что он услышал хоть слово из того, что я говорил. Он окончательно утратил рассудок.