Вся моя жизнь

Подобно многим, кто видит, как их брак распадается, я думала, что ребенок нас сблизит. Но я хотела родить не только ради того, чтобы спасти семью, – я надеялась спасти себя. Я думала, что роды каким-то образом сделают меня лучше, а естественная родовая боль поможет мне вновь обрести себя. Я до сих пор казалась себе какой-то дефективной, неспособной открыть свою душу и любить так, чтобы стать по-настоящему счастливой.

Вадим воспринял идею завести ребенка с восторгом, посему я удалила внутриматочную спираль и спустя месяц, когда мы поехали на Рождество в Межев, на лыжный курорт во французских Альпах, через неделю после моего собственного дня рождения, а именно 28 декабря 1967 года забеременела. Я точно поняла, когда это произошло, и Вадиму сообщила – в тот день у нашей любви появилось новое значение.

Впереди у меня был целый год, свободный от всех обязательств, кроме работы на нашей ферме, где надо было сажать садовые и лесные растения. Мне рассказывали, что в сороковых годах, когда мы жили в Тайгертейле, папа пересаживал на нашем участке сосны и плодовые деревья, хотя сама я этого не помню. Готова поспорить, что именно тогда я заразилась страстью к пересадке деревьев, – это мне присуще. Ни ювелирные украшения, ни модная одежда меня не трогают, но на большие деревья мне денег не жалко. Сейчас я оправдываюсь тем, что молоденькие саженцы мне не по возрасту.

Мне хотелось, чтобы перед нашим домом стояли крупные лиственные деревья – клены, тополя, березы, катальпа, амбровое дерево. Поэтому я по всей Франции скупала в питомниках самые высокие деревья, какие только могла, – их приходилось транспортировать ночью, когда можно было снять со столбов провода над дорогами. Наша подруга отдала нам свой автомобиль, “Panhard Levasseur” 1937 года, настоящий музейный экземпляр, но, поскольку он уже не ездил, я разрезала его надвое сварочным аппаратом и снова сварила, установив вокруг только что высаженной банановой пальмы, так что она как бы проросла сквозь машину – получилась прямо садовая скульптура.

Во время одной из таких экспедиций в питомник я впервые ощутила тошноту. Приступ застал меня на тропе. Я сразу поняла, что это значит. Тест для определения беременности мне был не нужен. В холодном поту я вернулась в машину, чтобы посидеть, – и тут на меня накатила волна ужаса! Мне пришлось собрать волю в кулак, чтобы победить нахлынувший на меня непонятный страх. С чего вдруг? Я же этого хотела! Я залилась слезами, зарыдала. Что происходит? Не так я всё это себе представляла!

К тому же я знала: беременность – это неоспоримое доказательство того, что я женщина, то есть жертва, то есть мне предстоит погибнуть, как моей матери. Это был один из таких удивительных моментов, когда я чувствовала, что именно я чувствую, одновременно глядя на себя со стороны и анализируя свои чувства – и поражаясь тому, что понимала.

Через несколько недель у меня открылось кровотечение, и мне велели не меньше месяца соблюдать постельный режим, если я хочу сохранить беременность; для профилактики выкидыша мне прописали диэтилстильбэстрол (ДЭС) – впоследствии выяснилось, что это лекарство могло вызывать рак мочевого пузыря у дочерей тех женщин, которые принимали его во время беременности. Потом я заболела свинкой.

Во всех этих неприятностях я углядела знак свыше, что я не создана для материнства, и это давало мне повод серьезно подумать, не переиграть ли всё назад. Но когда мой французский гинеколог посоветовал мне сделать аборт, потому что свинка могла повлиять на развитие плода, я не стала даже рассматривать такой вариант – однако порадовалась тому, что у меня есть выбор. Не то чтобы мы с Вадимом совсем не волновались. Но моя вера в необходимость стать матерью была настолько шаткой, что если бы тогда я избавилась от ребенка, больше никогда не захотела бы родить. Это была тяжелая пора, скажу я вам – мне только что исполнилось тридцать лет, я была беременна и прикована к постели под угрозой выкидыша; из-за свинки мое лицо раздулось, точно шар для боулинга, а за океаном Фэй Данауэй произвела сенсацию в “Бонни и Клайде”, что окончательно повергло меня в мрачное расположение духа. Впрочем, всё равно я ей не конкурент и ни на что не гожусь.

Мое второе действие только началось, и, насколько я могла судить, жизнь моя достигла вершины и покатилась вниз.

Акт второй Поиск

Борются и тонут в бурном море сотни. Открывает новый мир один.

Но лучше – много лучше – погибнуть в пучине, прокладывая путь в новый мир, чем праздно стоять на берегу.

Флоренс Найтингейл. “Кассандра”