Вся моя жизнь

Крошечный дом Теда в Биг-Суре был выстроен в основном из стекла. Он угнездился на узком горном хребте, который вдавался в лазурные воды Тихого океана; с одной стороны пролегал пляж Пфайфер-Бич, с другой, южной, открывался умопомрачительный вид на изрезанный берег. В начале шестидесятых я бывала здесь, еще в “Хот-Спрингс Лодж”, до его преобразования в знаменитый Институт Эсален, центр Движения за развитие человеческого потенциала, поэтому пейзаж был мне знаком. Одно время Ванесса даже жила и работала там.

Биг-Сур весь состоит из хребтов – фантастическое место. На стыке крайностей всегда возникает всплеск энергии. Молекулы в воздухе волшебным образом меняются, и те, кто ходит по краю, оказываются вовлечены в этот процесс. Мэри Кэтрин Бейтсон пишет, что самые интересные идеи возникают на стыке дисциплин: “Когда границы размыты, легче допустить изменчивость мира”. Возможно, поэтому некоторым людям нравится ходить по краю. В прибрежных водах Биг-Сура теплые тихоокеанские течения встречаются с холодными арктическими и вкупе с диким рельефом порождают самые невероятные контрасты крайностей. Естественно, Тед любил Биг-Сур. Отважный, порывистый, легко возбудимый, он был рожден для крайностей.

Дом был окружен садом с террасами и деревянной, встроенной в горный выступ ванной с горячей водой, откуда можно было любоваться панорамой берега.

– Здорово, да? – сказал он, показывая мне сад. – А хозяин всего этого… самого красивого дома в Биг-Суре – Тед Тёрнер.

Я начала понимать, что Тед – тот самый человек, который, по выражению писателя Перла Клиджа, получает удовольствие, “выбирая лучший момент, но не дает вам насладиться им, тыча вам в нос, какой прекрасный момент он выбрал”. Меня так и подмывало сказать: “Вообще-то тут, выше по течению, на Лаймкилн-крик, есть одно место еще красивее”, – но я прикусила язычок. Стоя на изгибе морского берега и глядя вниз на Пфайфер-Бич, я призналась Теду в давней любви к Биг-Суру, но по тому, как он ответил: “А, да, здорово”, – поняла, что его это нисколько не интересует. Помню, как у меня по спине пробежал холодок при мысли, что, если я приму предложение Теда, мне придется расстаться с собственной биографией.

За ужином я заметила, что мои слова будто падают каплями на сплошную масляную пленку, не проникая в его сознание. Полнейшее равнодушие ко всему, что не касалось его лично, превращало меня как бы в невидимку. На следующее утро я сказала ему:

– Тед, боюсь, ничего не получится. Прости. Ты хочешь заставить меня взять на себя некие обязательства. Я не хочу, чтобы ты отказывался от той, другой связи. Пожалуй, мне лучше уехать домой.

После этого я встречалась с другими мужчинами. Я чуть не умерла от скуки на свидании с владельцем фирмы-застройщика из Лагуна-Бич. Несколько раз меня приглашал доктор из Беверли-хиллз, но когда он заявил, что ездил с Фрэнком Синатрой в ЮАР и пришел к убеждению, что истинный борец за мир без насилия – это вождь Мангосуту Бутелези, а вовсе не Нельсон Мандела, я прекратила общение с ним. Тед звонил регулярно, и каждый раз где-то внутри меня возникало навязчивое ощущение, что я теряю уникальную возможность завести тот роман, который мне нужен, и что проблема не в Теде, а во мне.

Тед был забавен, находчив, изобретателен и остроумен. В отличие от доктора, он признавал заслуги Нельсона Манделы. Нас одинаково беспокоило состояние окружающей среды и мира, мы оба чувствовали себя обязанными улучшить положение вещей. Эмоциональный накал между нами нарастал. И он был фантастическим любовником. Как тут не влюбиться? Но что-то было не так… не знаю, что именно.

Несмотря на все свои мучительные раздумья, я чувствовала, что из-за трусости (от страха близости и боли) могу упустить, возможно, свою главную любовь.

Вскоре моя приятельница, певица Бонни Рейтт, сообщила мне по телефону, что будет открывать ежегодный новогодний концерт группы “Грейтфул Дед” в Окленде, и пригласила меня. Помню выход знаменитого импресарио Билла Грэма, медленно спускавшегося с перекрытий стадиона в костюме цыпленка, фанатов рок-группы в рубахах и бусах, словно прямиком из шестидесятых; помню, что казалась себе старой, будто всё это уже не для меня. И помню счастливую Бонни – я никогда еще не видела ее такой умиротворенной и уравновешенной. Мы были знакомы и достаточно близки много лет, и я знала, что романы и обещания даются ей нелегко. Но в тот день ее сопровождал актер Майкл О’Киф, и она была безмерно счастлива. Ее счастливый вид придал мне смелости. Господи, подумала я, если она может, наверное, и я смогу, и на следующее утро, 1 января 1990 года, я позвонила Теду и предложила попробовать еще раз. И вновь меня поразила не просто его готовность, но самый настоящий экстаз. Его неизменная нежность заставила меня подумать, что все мои тревоги были порождением моих собственных демонов и их подрывной деятельности.