Вся моя жизнь

Восемь вечеров подряд я встречалась с девушками и хозяйками борделей. Среди них были проститутки высшего разряда и несчастные путаны-наркоманки. Их покровительницы выглядели шикарно, хотя до парижской мадам Клод (я никогда не видела ее, но много о ней слышала) им, наверно, было далеко. Как-то днем я зашла в одну ужасно грязную квартиру, где девушка покупала кокаин. Я наблюдала за тем, как наркоторговец вскрыл пакетик бритвой на зеркале, как она всунула в нос соломинку – с таким вожделением, что меня передернуло. Я первый раз в жизни видела, как нюхают кокаин, и ее бессилие перед ним вызвало у меня отвращение, хотя это помогло мне понять характер моей подруги в фильме – другой проститутки, наркоманки, которая по сценарию исчезает.

Однажды я спросила мадам:

– В одной сцене я должна раздеваться перед стариком, который даже не прикасается ко мне, и одновременно наговаривать что-то эротическое. Разве так бывает?

– Вы шутите? – ответила она, чуть не рухнув от смеха, и рассказала мне об одном своем любимом постоянном клиенте. – Он подглядывал в замочную скважину, а я, по другую сторону двери, ласкала себя и несла какую-то непристойную чепуху. Милая моя, о таком клиенте можно только мечтать. Никто ни к кому не прикасается.

Как говорили мне эти женщины, мужчины могли явиться в любое время суток – забегали по утрам, на свежую голову, перед работой; во время обеденного перерыва (это называлось “дневной сеанс”); ранним вечером и ближе к ночи. “Вы не представляете, кого я только не обслуживала, – сказала одна мадам, устало хмыкнув. – Сенаторов, президентов самых крупных компаний, дипломатов. И чем важнее шишка, тем больше извращений”.

Она поведала мне обо одном генеральном директоре, который просил капать ему на грудь горячим воском во время секса; другому нравилось, когда сразу несколько девушек вонзают в него булавки. Некий священник потребовал, чтобы девушка присела на корточки над кошачьим туалетом; один политик держал в ванной удава и кончал, только когда до смерти перепуганная девушка с криком выскакивала оттуда. Об этом последнем персонаже я еще долго думала.

Несколько раз я ходила вечером с девушками в клубы, где они обычно встречались со своими сутенерами и куда сутенеры подгоняли новых девиц. За всё время таких вылазок ни один сутенер ни разу не попытался меня зацепить. В их равнодушии я усмотрела признак того, что не подхожу на роль Бри Дэниел. И хотя я понимала, что где-то есть, наверно, “шлюхи с золотыми сердцами” вроде героинь романов и кино, у тех, кого я видела, по вполне понятным причинам сердца были каменные. Я понимала, что, если Бри будет столь же цинична и проста, как эти женщины, хорошего фильма не получится. Но как я могу пойти против правды? Это всё решило. Я попросила Алана Пакулу, моего режиссера, о встрече.

– Алан, вы совершаете чудовищную ошибку, – сказала я. – Я не гожусь на эту роль, я никак не смогу ее сыграть. Даже сутенеры понимают, что девушка по вызову из меня нулевая.

Я предъявила ему список актрис, которые лучше меня подошли бы на роль Бри, начиная с моей подруги Фэй Данауэй.

– Алан, Фэй – идеальная актриса на роль Бри! Пожалуйста, верните мне мой контракт. Я просто не справлюсь с этой работой.

Алан только рассмеялся и заявил, что я сошла с ума. Эту историю он потом много раз пересказывал своим студентам – полагаю, в качестве примера того, как из-за собственных комплексов актер может перестать соображать. По мнению моей подруги Салли Филд, тревожность и повышенная эмоциональность входят в процесс подготовки к новой роли – ты как бы сбрасываешь защитные покровы и становишься пористой, как губка, и в тебя проникает новый характер. С этой точки зрения беспокойство – обязательная стадия трансформации, когда ты уже не совсем ты, но еще и не кто-то другой.

Пока снимался “Клют”, Ванесса и Дот жили со мной, и у нас вошло в привычку ходить по выходным в зоопарк и кататься на карусели в центральном парке. Ванесса была живым, очаровательным ребенком с сипловатым, довольно громким голосом. В свои два года она отлично умела дать мне понять, что папа, от которого она унаследовала необычный разрез глаз, нравится ей больше. Я не могла винить ее, так как и сама предпочитала отца маме. К тому же я с сожалением вынуждена признаться, что не слишком преуспела по части родительских обязанностей. Моя работа тут была ни при чем. Просто дома я как бы отсутствовала. Для меня моделью поведения служили мои папа с мамой, но теперь всё зависело от меня, а я пока не научилась оставлять свои “дела” за дверью.