Всеволод Бобров

Взрыв был сильный. Деревянную кабину грузовика разнесло вдребезги, капитана Боброва выбросило за обочину. Очнулся он в медсанбате, где ему должны; были ампутировать левую ногу. В наркоз Владимир Бобров провалился с неясным, еще не полностью осознанным, горьким и горячечным ощущением того, что теперь все кончено – он превращается в инвалида.

Но придя в себя на госпитальной койке, вдруг почувствовал, что обе ноги – вот они, здесь! Оказывается, в самый последний момент, уже на операционном столе, один из хирургов взялся провести очень сложную операцию, позволившую обойтись без ампутации.

В День Победы Владимир Бобров уже чуть ли не танцевал, ведь свою часть он не покидал, медсанбат располагался рядом.

Более того, еще через месяц начал даже играть в футбол за дивизионку – футбол был первым мирным отдыхом, первым солдатским видом спорта после победы. А когда к концу сорок пятого дивизию расформировали и капитана Боброва перевели служить под Москву, он несколько лет подряд участвовал в первенстве Московского военного округа по хоккею с мячом, выступая за одну из сильнейших армейских команд. Конечно, Владимир частенько бывал в Москве, приходил на матчи команды ЦДКА, на тренировки армейских хоккеистов. Однажды в январе 1946 года на катке в парке Центрального Дома Красной Армии он скинул шинель и гимнастерку, надел спортивную форму, Севкины коньки, взял его клюшку и вошел в игру. Евгений Бабич, увидев Владимира Боброва на льду, пришел в восторг и принялся горячо уговаривать его перейти в ЦДКА, начать серьезные тренировки, с уверенностью заявляя, что сокола видно по полету и что у Володи наверняка прекрасно пойдет игра. Но старший Бобров неопределенно улыбался и отнекивался.

А Всеволод брата не уговаривал.

Всеволод знал все.

Третьего апреля 1945 года, в день сухумского футбольного дебюта Всеволода Боброва в команде ЦДКА, взрыв мины на проселочной дороге в Померании навсегда закрыл перед его старшим братом Владимиром Бобровым путь в большой спорт. После операции, благодаря которой удалось избежать ампутации, левый голеностоп у Владимира остался покалеченным. Нога плохо слушалась, были раздроблены кости, перебит главный нерв, пальцы не двигались, и осязания в стопе не было. Ниже лодыжки начиналась нечувствительная, мертвая зона. В народе это издревле называли «костяная нога».

И с этой «костяной ногой» Владимир умудрялся играть в хоккей с мячом за сильную армейскую команду, благодаря своей изумительной, дарованной от природы технике, опыту, игровому мышлению, интуиции. Более того, никто, в том числе такой опытнейший спортсмен, как Евгений Бабич, даже не догадывался о «костяной ноге» Владимира Боброва. Ведь внешне она не отличалась от здоровой, лишь внимательно приглядевшись, можно было заметить, что Владимир чуть-чуть прихрамывает, ступая на пятку. А еще обращали внимание на то, что он частенько оступается на лестнице. Но не придавали этому значения, шутливо посмеивались. Между тем это не было случайным: левая нога, потерявшая осязание, не чувствовала ступеней.

Сам Владимир Бобров никому не говорил о своем физическом недостатке. Никому, кроме младшего брата. Да и ему признался лишь в тот момент, когда Всеволод жестко потребовал ответа, почему Володя не хочет идти в большой спорт.

Он был очень гордым, Владимир Бобров, и в спорте признавал лишь один принцип: все или ничего! Фронтовой офицер, капитан-артиллерист, он пользовался особым авторитетом среди лейтенантов из футбольной команды ЦДКА, которых хорошо знал, и они многократно, подобно Евгению Бабичу, уговаривали его вернуться в спорт, пусть не на поле, но все-таки в спорт. Действительно, благодаря своим организаторским способностям и огромному жизненному опыту, приобретенному за четыре года войны, старший Бобров вполне мог бы стать, скажем, начальником одной из команд мастеров или работником одной из спортивных организаций. Для этого была уйма возможностей. Однако Владимир Бобров от них отказался, считая, что все это – лишь около спорта. Он видел могучий, послевоенный взлет футбола, хоккея и понимал, что по своим способностям мог бы оказаться на спортивном поле рядом с Всеволодом. Поэтому он не хотел участвовать ни в каких «утешительных заездах», не хотел всю жизнь оставаться в тени спортивной славы своего младшего брата.

Братья Бобровы трогательно любили друг друга и всегда помогали друг другу. Но в спорте между ними был свой, гамбургский – особой строгости, принципиальный счет.

До войны у Владимира Боброва было право быть лучшим по спортивному таланту. Но война отняла у него это право.

И он решил совсем уйти из большого спорта.