Всевидящее око [Чернее черного. Всевидящее око. Работа для гробовщика]

Потом они стали упаковывать вещи. Домовладелица настаивала, чтобы он немедленно забрал свои пожитки. К счастью, Том уже нашел для себя новое место жительства, или, точнее говоря, об этом позаботилась Паулина. До тех пор пока Драммонду не удастся найти новую студию, Уинтринхэмы предложили юноше занять одну из комнат на верхнем этаже своего дома. Мансардных окон в ней не было, но она выходила на северо-восток, а из ее огромного окна, как утверждала Паулина, открывался великолепный вид. Ее использовали как кладовую, но Уинтринхэмы перетащили сундуки с чемоданами в комнату поменьше, принесли кое-какую мебель и поставили складную кровать.

— Миссис Уинтринхэм сказала, что переезжать можно в любое время, — говорила Паулина, укладывая последнюю рубашку Тома.

— Чем скорее, тем лучше. К счастью, я уже приготовил деньги, чтобы рассчитаться со старой каргой с первого этажа.

Девушка не стала ему напоминать, что своей удаче он во многом обязан доброте Уинтринхэмов. Она боялась его отказа, а ей очень хотелось, чтобы Том пожил у них какое-то время. В тот вечер, когда случился пожар, доктор Уинтринхэм был очень польщен тем, что Паулина принесла ему блокноты для зарисовок. Девушка слышала, как он говорил об этом своей жене.

— Он все еще не успокоился? Жаль, что я отдал их ему. Это может принести новые неприятности. Что ты думаешь по этому поводу?

Паулина осталась в недоумении, что Том хотел этим сказать, но промолчала.

После того как Драммонд поселился в Хэмпстеде, он сразу ушел с головой в работу. Симингтон-Коул продолжал позировать дважды в неделю, и в первые две недели своего пребывания на новом месте Том значительно продвинулся в работе над портретом. Или, по крайней мере, он так утверждал, так как никому его не показывал, даже самому хирургу.

Паулина сразу обратила внимание на эту перемену в его характере, и ее стали мучить дурные предчувствия. Она заметила, что спасенные картины остались нераспакованными и были свалены в углу комнаты. Когда девушка предложила их почистить и посмотреть, как они сохранились, Том буквально набросился на нее и посоветовал заниматься собственными делами.

— Но почему? — удивленно спросила она.

— Потому что я так хочу. Не люблю, когда копаются в моих вещах.

— Ты имеешь в виду меня или Уинтринхэмов? Но им нравятся твои работы. А может быть, няню? Они вряд ли ее заинтересуют. Она же никогда сюда не заходит, разве не так?

— Если я в комнате, то нет.

— Она не сует нос в чужие дела. Сама мысль об этом была бы ей противна.

— С ней все в порядке, — неожиданно согласился Том и вспомнил свой первый день в Хэмпстеде, когда он пожаловался на необходимость регулярно ходить в госпиталь на перевязку. Она поинтересовалась, не очень ли сильные ожоги у него на руках, но Том заверил ее, что ничего страшного, вот только болят те места, где были волдыри. Тогда няня привела его на кухню, нашла коробку с бинтами и умело перебинтовала его. В ее руках он чувствовал себя гораздо лучше, чем в перевязочной госпиталя. Потом эта процедура стала повторяться каждое утро после завтрака, и вот одна рука уже совсем зажила, да и вторая стала значительно лучше.

— Если ты не боишься, что няня увидит твои вещи, — настаивала девушка, — хотя я не вижу в этом ничего страшного, о чем тогда волноваться?

Том оставил эти слова без ответа, просто отвел ее в сторону от сваленных в углу картин и предложил отправиться на улицу.

Прошло две недели, и наступил день, когда Паулина зашла к Уинтринхэмам и не застала юношу дома.

— Но ты можешь подождать в его комнате, — предложила Джил, впуская ее.

— В самом деле?

— Конечно.

Паулина поднималась по лестнице и размышляла о том, как прекрасна может быть жизнь, когда тебя ни в чем не подозревают и не стараются избавиться от твоего присутствия, но в то же время не стараются тебя развлечь и не поднимают из-за этого ненужной суеты. Джил просто поговорила с ней и считала ее визит само собой разумеющимся делом.

Паулина вошла в комнату и присела отдышаться. Ее взгляд привлекли сложенные у Стены картины. В ней проснулось любопытство, Тома не было, и она подошла к ним, развязала веревку и одну за одной стала поворачивать их к себе лицом.

Это была довольно разношерстная коллекция: пара его ранних пейзажей, один-два ее портрета, незаконченный портрет Кристофера Фелтона, натюрморт и едва начатый автопортрет. Обычные упражнения в технике начинающего живописца, но, несомненно, чувствовался незаурядный талант их создателя. Она помнила их все, но за эти две недели в них произошли удивительные изменения.

На переднем плане пейзажей появились зловещие человеческие фигуры в полный рост, доминировавшие над всей композицией картины. Это было довольно странно. Особенно ее пугало, что у всех этих людей, включая Кристофера, ее и Тома, были те же холодные, жестокие глаза, которые он изобразил на последнем рисунке Освальда Берка, который она нашла в студии под диванной подушкой. Это были глаза критика, которого Том ненавидел.