Всешутейший собор

Но вернемся к дарственной надписи Толстого на книге, где говорится о «сердечной любви и уважении» к адресату – княгине Надежде Федоровне Четвертинской (1791−1883). Не составило особого труда установить девичью фамилию княгини – Гагарина. С семьей же Гагариных Толстого связывали не только дружеские, но и родственные отношения – прежде всего через мать Надежды Федоровны – Прасковью Юрьевну Трубецкую-Гагарину (1762−1848). Характер этой замечательной женщины своей оригинальностью и эксцентричностью во многом походил на толстовский. Литератор И.М. Долгорукий в своих мемуарах называет способность на решительные поступки и взбалмошность доминирующими чертами Трубецкой (и это также роднит ее с Толстым). Но наиболее ценное свидетельство Долгорукого – это то, что Прасковья Юрьевна первая из русских женщин поднялась в Москве на воздушном шаре. Однако известно, что до предшественников, то помимо С.Л. Львова, полёт осуществил как раз Федор Толстой, стартовавший весной 1803 года. Дело не в том, летели ли они на одном воздушном шаре или нет, и даже не в том, что подобный поступок почитался тогда героизмом, – главное то, что молодого графа и энергичную княгиню объединяют смелость, кураж, стремление к острым ощущениям.

Список совпадений может быть продолжен. Как и Американец, она попала в бессмертную комедию А.С. Грибоедова «Горе от ума». Но если о Толстом в комедии распространяется Репетилов, то о ней (на всякий случай переименованной в Татьяну Юрьевну) упоминает грибоедовский Молчалин:

Татьяна Юрьевна!!! Известная, —
притом
Чиновные и должностные —
Все ей друзья и все родные;
К Татьяне Юрьевне хоть раз бы
съездить вам…
Как обходительна! Добра! Мила!
Проста!
Балы дает нельзя богаче
От Рождества и до поста,
И летом праздники на даче.

По словам современника, «вместе с твердостью имела она необычайные, можно сказать невиданные, живость и веселость характера; раз предавшись удовольствиям света, она не переставала им следовать». Впрочем, она была очень влиятельна в правительственных кругах, и Толстой не раз прибегал к ее помощи.

Что же касается непосредственно самой княгини Н.Ф. Четвертинской, которой «в знак сердечной любви» преподнес книгу граф, то, по словам Ф.Ф. Вигеля, она «была из тех женщин, коих стоит любить». «Не знаю, как сказать мне о ее наружности? – продолжает далее мемуарист. – Если прямой гибкий стан, правильные черты лица, большие глаза, приятнейшая улыбка и матовая, прозрачная белизна неполированного мрамора суть условия красоты, то она ее имела. С особами обоего пола была она равно приветлива и обходительна. Ее звали Надежда Федоровна; но для мужчин на челе этой Надежды была всегда надпись Дантова ада: “Оставь надежду навсегда”». Четвертинская как раз в начале 40-х годов занимается строительством благотворительных заведений – приютов, богаделен для престарелых, и это, бесспорно, роднит ее с Американцем, который, как сказано выше, тоже строил богадельню в память о покойной дочери.

Давним знакомцем Федора Ивановича был и муж Надежды Федоровны князь Борис Антонович Четвертинский (ум. 1863). Отпрыск древнего княжеского рода, который вел свое происхождение от Святополка-Михаила, внука Ярослава I, он, как и граф, был героем войны 1812 года, полковником и кавалером ордена Георгия 4-го класса за боевые отличия. В своей бурной молодости он, как и Толстой, нередко дрался на дуэлях. Очевидец свидетельствует: «Много раз я встречал в петербургских гостиных этого красавца, молодца, опасного для мужей, страшного для неприятелей, обвешанного крестами, добытыми в сражениях с французами. Я знал, что сей известный гусарский полковник, наездник, долго владевший женскими сердцами, наконец сам страстно влюбился в одну княжну Гагарину, женился на ней и стал мирным жителем Москвы». В 40-е годы Б.А. Четвертинский был уже в чине обер-шталмейстера и управлял московским конюшенным двором. Вместе с женой он жил неподалеку от церкви Священномученика Антипия, «что близ конюшен», в так называемом шталмейстерском доме (он сохранился в Москве, в Малом Знаменском переулке, д. 7, но в плачевном состоянии, полуразвалившийся, удерживаемый лишь громадными железными обручами). Человек он тоже был со связями – достаточно сказать, что его родная сестра М.А. Нарышкина-Четвертинская была любовницей Александра I и имела от царя дочь.