Читаем Всешутейший собор полностью

Подчас находчивость собеседника вызывала у него улыбку восхищения. Однажды Суворов прислал к князю с донесением ротмистра Линева, человека умного, но весьма невзрачной и отталкивающей наружности. Принимая депешу, Потемкин с отвращением взглянул на ротмистра и произнес сквозь зубы: «Хорошо! Приди ко мне завтра». Когда на следующий день Линев снова явился к светлейшему, тот снова скорчил гримасу и процедил: «Все готово, но ты приди завтра». Такое обращение фельдмаршала оскорбило самолюбивого ротмистра, и он отвечал ему резко: «Я вижу, что Вашей светлости не нравится моя физиономия; мне это очень прискорбно, но рассудите сами, что легче: Вам ли привыкнуть к ней или мне изменить ее?» Ответ этот привел Потемкина в восторг, он расхохотался, вскочил, обнял Линева, расцеловал его и тут же произвел в следующий чин.

Бывали случаи, когда лицо князя приобретало снисходительно-брезгливое выражение. Некто В. был завсегдатаем в доме Потемкина и возомнил себя самым близким к нему человеком. «Ваша светлость, – доверительно сказал он ему, – Вы нехорошо делаете, что пускаете к себе всех без разбору, потому что между Вашими гостями есть много пустых людей!» – «Твоя правда, – отвечал, улыбаясь, светлейший, – я воспользуюсь твоим советом». На другой день В. приезжает к Потемкину, но привратник останавливает его и объявляет: «Ваше имя стоит первым в реестре лиц, которых князь, по Вашему же совету, запретил принимать».

Беспардонная самоуверенность и нахальство вызывали у светлейшего презрительную улыбку. Как-то в лагерь под Очаковом прибыл некто Маролль, французский инженер, которого рекомендовали как крупного военного специалиста. Войдя в ставку князя и не дожидаясь, чтобы его представили, он фамильярно взял Потемкина за руку и небрежно спросил: «Ну что у Вас такое? Вы, кажется, хотите взять Очаков? Ну так мы Вам его доставим! Нет ли у Вас сочинений Вобана и Сен-Реми [труды авторов книг по военному делу, переведенных и широко известных в России в XVIII веке. – Л.Б.]? Я их немного подзабыл, да и не так твердо знал, потому что вообще-то я инженер мостов и дорог». Потемкин только посмеялся наглости француза и посоветовал ему не обременять себя чтением.

Иногда улыбка повелителя Тавриды носила и печать злорадства. Вот как обошелся он с нечистыми на руку игроками в карты. Одного такого обманщика князь пригласил на прогулку в болотистое место, причем отдал распоряжение кучеру, чтобы при первом же сильном толчке коляска с шулером сорвалась и упала. На половине дороги, когда кортеж проезжал через огромную и грязную лужу, кучер хлестнул лошадей и дернул коляску так сильно, что она, сорвавшись с передка, села прямо посреди лужи. Шулер начал кричать и браниться, но возница, не слушая его, уехал на передке. Мокрый насквозь, незадачливый игрок вынужден был тащиться пешком несколько верст, по колено в воде и грязи. Потемкин же ожидал его у окна и встретил громким смехом. Другому картежнику он предложил играть на плевки и, когда выиграл, не без удовольствия заметил: «Смотри, братец, я дальше твоего носа плевать не могу». Вид оплеванного им мошенника доставил князю удовольствие.

Впрочем, гораздо чаще Потемкин улыбался приветливо и доброжелательно. Он любил творить добро и делал это весело, остроумно, изобретательно. Вот как спас он от наказания молодого Ш., надерзившего влиятельному князю А.А. Безбородко. Светлейший предложил шалуну приехать на другой день к нему домой и «быть с ним посмелее». Когда гости собрались, все сели за карты. Присоединился к ним и Безбородко, которого Потемкин принял на сей раз подчеркнуто холодно. В разгар игры Таврический подзывает к себе Ш. и спрашивает, показывая ему карты: «Скажи, брат, как мне тут сыграть?» – «Да мне какое дело, – отвечал тот, – играйте как умеете!» – «Ай, мой батюшка, – возразил Потемкин, – и слова нельзя тебе сказать; уж и рассердился!» Услышав такой разговор, Безбородко раздумал жаловаться на Ш.

Существует и такой анекдот. Сельский дьячок, у которого Потемкин в детстве учился читать и писать, прослышав, что его бывший ученик вышел в большие люди, решился отправиться в столицу искать его покровительства. Светлейший принял его ласково и спросил, чем может ему помочь. «Говорят, дряхл, глух, глуп стал, – жаловался старик, – а матушке царице хочу еще послужить, чтоб даром землю не топтать. Не определишь ли меня на какую должность?» Таврический на мгновение задумался, и вдруг глаза его лукаво прищурились: «Видел ли ты монумент Петра Великого на Исаакиевской площади?» – «Еще бы! Повыше тебя будет!» – «Ну так иди же теперь, посмотри, благополучно ли он стоит, и точас мне донеси». Дьячок в точности исполнил приказание. «Ну что?» – спросил Потемкин, когда он возвратился. «Стоит, Ваша светлость». – «Крепко?» – «Куда как крепко, Ваша светлость». – «Ну и очень хорошо! А ты за этим каждое утро наблюдай да аккуратно мне доноси; жалованье же тебе будет производиться из моих доходов». Дьячок до самой смерти исполнял эту обязанность и умер, благословляя своего кормильца.

Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология