Особенно же усердствовала императрица, женя наиболее бесправных своих подданных – придворных шутов. Для них даже были отведены во дворце специальные покои, которые французский историк А. Труайя назвал «этажом шутов». В поисках забавников для двора по городам и весям России колесили специально отряженные вестовые. И от участи царского шута не был застрахован никто, даже природный аристократ. Как и другие потешники, такой сиятельный дурак вынужден был блеять козленком, кудахтать петухом, высиживать в лукошке яйца или же уморительно драться и царапапаться до крови с такими же сотоварищами, ублажая тем царицу и ее камарилью.
Некоторые историки видят в этом невиданное прежде сознательное надругательство Анны над родовитой знатью, забывая, что «новое – это хорошо забытое старое». Ведь еще царя Ивана Грозного потешал шут княжеского происхождения Осип Гвоздев, которому царь в сердцах вылил на голову плошку горячих щей, а затем «неосторожно» заколол его. Шуты-аристократы (князья Ю.Ф. Шаховской и Ф.Ю. Ромодановский, Я.Ф. Тургенев, граф Н.М. Зотов и др.) служили и Петру I, который, кстати, тоже был охоч до шутовских свадеб.
Хотя при Анне куролесили три отпрыска знатных семейств (князья М.А. Голицын и Н.Ф. Волконский, граф А.П. Апраксин), назначение их придворными шутами едва ли связано с их происхождением. Критерий отбора был иной, ибо был замешан на мстительном чувстве императрицы по отношению к своим «избранникам». Князь М.А. Голицын, равно как его зять А.П. Апраксин, разгневал Анну своим отступничеством от православия. Князя же Н.Ф. Волконского произвели в придворные шуты по августейшей злобе к его жене, Аграфене Петровне, урожденной Бестужевой, с которой императрицу связывали давние отношения и семейному счастью которой она втайне завидовала. Именно зависть руководила действиями русской самодержицы.
Ведь супружество самой Анны было и кратковременным, и отнюдь не по сердечной склонности. То был невиданный со времен Киевской Руси династический эксперимент, предпринятый ее дядей, царем-реформатором Петром, на гребне полтавского успеха. Защищая российские интересы на северо-западе Европы, он удумал сочетать племянницу браком с молодым Курляндским герцогом Фридрихом-Вильгельмом, заручившись на то согласием влиятельного прусского короля Фридриха I. Невесту же и жениха лишь поставили перед фактом. Так Анна стала первой в череде московских царевен «невестой на выезд».
Участь эта была, однако, счастливее доли ее предшественниц, которые старились в своих домостроевских теремах и ни о каком замужестве не помышляли. «А государства своего за князей и за бояр замуж выдавати их не повелось, – объяснял Г. Котошихин, – потому что князи и бояре их есть холопи. И то поставлено в вечный позор, ежели за раба выдать госпожу. А иных государств за королевичей и за князей давати не повелось для того, что не одной веры и веры своей оставить не захотят, то ставят своей вере в поругание». Последнее препятствие было легко устранено Петром, и в браке Анне было разрешено исповедовать православие. Но средняя дочь царя Иоанна едва ли испытывала радость от вынужденного переселения в чужую землю.
Сохранилось исполненное политеса письмо от имени Анны к жениху (писанное, понятно, не самой невестой, а грамотеями из Посольской канцелярии). В нем нет ни слова о любви, зато говорится о предстоящем браке как о «воле Всевышнего и их царских величеств». Завершался текст характерной подписью: «Вашего высочества покорная услужница». Это очень точное слово – «услужница»! Петр вообще был склонен воспринимать связь с женщиной именно как ее