Всешутейший собор

По заданию Анны он, как истый комиссионер, неоднократно посылался за границу и даже вступал в переписку с владетельными особами. Сохранилось его поразительное по нагло-издевательскому тону письмо к слабоумному итальянскому герцогу Гастону Медичи, обладателю знаменитого тосканского алмаза, весившего 139 каратов. Именно этот алмаз и желала заполучить через посредство шута русская императрица. Воспользовавшись моментом (в Тоскану тогда вторглись испанские войска), Адамка в своем послании был щедр на посулы, пообещав герцогу помощь славного российского воинства. «Однако же надлежит для содержания сих храбрых войск, – предупреждает он, – чтобы Ваше Королевское Высочество приказал приготовить довольное число самой крепкой гданской водки, такой, какую ваше королевское высочество пивал… и оною охотно напивался допьяна». Тут же Педрилло берет быка за рога: «Ее Императорское Величество намерена тот алмаз купить и деньги за оный заплатить; но изволит, чтоб я купцом себя представил и торговал». И далее (лихой аргумент!) он напоминает герцогу о его неизбежной кончине: «Я бы надеялся, что Ваше Королевское Высочество, не имея наследников, не пренебрежет сею оказиею и продажею сего алмаза к ненужде себя приведет, понеже великий Бог ведает, кому после преставления вашего имение ваше достанется». И хотя старания Педрилло успехом не увенчались (алмаз в конце концов купил австрийский император), письмо это – яркий образчик ловкости и изворотливости этого шута-комиссионера.

Довольно обогатившись в России, Педрилло вернулся на родину, где сменил шутовской колпак на неброское платье неапольского трактирщика. Ведь ему, в сущности, было все равно, каким ремеслом зарабатывать себе капитал. Корысти ради он был готов и на шутовство, и на ростовщичество, и на плевки и окрики пьяных посетителей у трактирной стойки.

Квасник-дурак Михаил Голицын

Имя забавника Анны Иоанновны князя Михаила Алексеевича Голицына (1688−1778) увековечил Ю.М. Нагибин в своей повести «Шуты императрицы». Писатель представил в ней яркий, выразительный, психологически мотивированный образ шута. Однако, как известно, правда художественная не всегда отвечает требованиям исторической достоверности, да, собственно, и не должна им отвечать. Очень точно сказал об этом русский драматург А. Вампилов: «Искусство существует для того, чтобы искажать действительность». А потому не удивительно, что свидетельства и документы той эпохи не укладываются в заданную Ю.М. Нагибиным схему и рисуют иной характер. Надо также иметь в виду, что сам исторический факт, в сущности, бездонен и допускает множество самых различных толкований. Художник на то и художник, чтобы давать волю фантазии, чтобы у него «были дали голубы, было вымысла в избытке». Мы же, следуя законам жанра исторической миниатюры и опираясь на факты, представим свою, отличную от Ю.М. Нагибина, версию характера и обстоятельств жизни шута императрицы М.А. Голицына.

Отпрыск знатного рода, восходившего к легендарному литовскому князю Гедемину, Михаил приходился внуком известному временщику и фавориту сестры Петра I царевны Софьи Алексеевны Василию Васильевичу Голицыну. После низвержения Софьи, в 1689 году, последнего постигла опала, и, лишенный чинов и поместий, он был сослан (вместе с сыном Алексеем Васильевичем) в северную глухомань – на Пинегу, в деревню Кологоры. Там-то и жил до своего совершеннолетия наш герой Михаил Голицын, воспитанием коего после скорой смерти отца Алексея Васильевича озаботился его некогда именитый дед (иноземцы уважительно называли его Василием Великим). А Голицын-старший, надо сказать, был эрудиции феноменальной – владел несколькими европейскими языками, а также латынью и греческим, был тонким знатоком древней истории и западной культуры, искушен в дипломатии и политесе. Его познаний с лихвой доставало на то, чтобы дать внуку самое блестящее и универсальное образование. Но едва ли учеба пошла Михаилу впрок, и причиной тому историки называют его врожденное слабоумие.