Всемуко Путенабо

Брюнет угрожающе надвигается на Кристину. Айсберг на маленькую лодочку. Дровосек на березку. Люли-люли, заломати…

«Дззз! Дум-дум-дум!» — звонок и стук одновременно. Наконец-то.

— Откройте, полиция!

Два «б» — брюн и блонд — синхронно оглядываются на входную дверь.

Страх. Ненависть.

У нее к ним — брезгливое высокомерие.

— Дошло? — Она царапает себе грудь. Полосы на коже смотрятся жутко.

— Но камера! — Брюнет в трансе. — Камера — доказательство умысла, провокации. Тебе не поверят.

— Иметь дома не запрещено. А записи нет.

Она улыбается.

— Сучка! Ты же сама нас…

Кристина набирает полные легкие воздуха и бросается к двери:

— Помогите!

— — —

Хотите представить, что пережил Кирилл, когда очнулся и понял, что ни Алены, ни Павлика нет? Попробуйте. И все равно придется помножить на сто. Потом на тысячу. Потом перестать лезть в чужую душу, которая потемки. Для тех, кто не любит. А кто любит — поймет.

И да минует нас чаша сия.

Квартира зияла пустотой. Пустота — это не отсутствие мебели, техники и тряпок. Это когда близкие люди исчезли. Все остальное — не пустота, а обстоятельства.

Обстоятельства сообщили глазам, что квартиру обчистили. Кирилл наскоро оглядел вывернутые шкафы и выдернутые ящики тумбочек. Крупная техника на месте, а мелкое не в счет. И особых ценностей у Кирилла с Аленой не было. Воры просто не успели.

Видимо, Кирилл спугнул их, и они сбежали, унеся с собой кое-что из ценного. Обокрали — пусть. Это обидно, но не катастрофично, вещи в жизни не главное. Главное — где Алена? Тоже унесли, как величайшую драгоценность?

Мозаично, с выпавшими элементами, всплыло испуганно-агрессивное лицо ударившего недомерка. Загнанный в угол зверек. Он кусается именно потому, что загнан в угол, от отчаяния. Второй, скорее всего, тоже подросток. Ради ерунды на мокрое дело они не пойдут. Тем более простые воришки не возьмут заложника — он только мешать будет. И лишнюю статью пришьет, намного более серьезную, чем кража. Им просто хотелось поживиться. Насилие? Могли бы, для куража. Особенно, если не местные. Но насилие оставляет следы. Следов нет.

Всплывает тот же вопрос: где Алена? Куда-то ушла до прихода воришек? Что заставило?

Кирилл не глядя извлек мобильник и ткнул в номер один быстрого набора. «Пам-па-пам!..» — запело в ворохе шарфов, перчаток и шапок в прихожей. Воришки проморгали. Но что это даст? Почему Алена не взяла телефон, почему не звонит с другого? Два часа назад она сказала, что уже пришла. Если была дома — почему впустила? Если не была… то почему и где она теперь?

Алена. Милая. Что с тобой?

Непонятно.

Ее вещи нашлись все до единой. Все платья, все брюки, вся зимняя и летняя обувь. Плащ, пальто и куртка. Белье — все, без исключения. Черт знает что. Кирилл напряг память, на которую никогда не жаловался.

Ага. Тапочки. И халат.

Голова загудела, будто ее вновь огрели утюгом. А огрели именно им, вот он, рядом валяется.

Дурдом. На улице — большой минус. В подъезде — маленький, но тоже. Куда в таком виде? К соседу за солью, а Кирилл тогда — рогатый герой анекдота? Бред. Алена не такая. Поэтому и выбрал. Поэтому любит. И не только поэтому.

Понятно, про ограбление он заявлять не станет. Не до того. Объяснять придется многое, а это время, нервы и упущенные возможности. А ему нужно искать решения.

Павлик.

А теперь и…

Безжизненная пустота булькнула звуком напоминания о пропущенном сообщении. На вспыхнувшем экране появилось уведомление. Оказывается, пока Кирилл шел по зимнему городу, пришло СМС. Он не слышал. Да и как, если мороз, уши закрыты, а душа рвется вперед и в завтра. А телефон глубоко.

Глаза вглядываются в безобразно квадратные буквам:

«Павлик унас. Ни кому ни сообщай, если ни хочишь проблем. Готовь бабки штуку баксов. Будь через час у памитника Ленина. К тебе подойдут. Ни вздумай абмануть — убьем! Усек?»

Еще одни. И Павлик у них. У этих, безграмотных.

«Готов безболезненно расстаться с некоторой суммой в обмен на жизнь очень близкого человека?» — сказали те, которые завтра. Про то, что очень близкий человек именно сын, не было ни слова.

Алена?!..

— — —

Вращ — некрасивое погоняло, но присосалось насмерть. Отдерешь только с кровью. С кровью не хочется, себя Вращ любит.

Некрасивый, небольшой, сутулый, паукообразный. Сначала прозвали Хилым. Не прижилось, пусть и вправду хилый. Паук — тоже отпало, не по чину. Стал Вращом. И хрен с ним. А про истинное имя даже не помнит. Незачем. Кому?

Три часа он простоял у подъезда. Точка наблюдения менялась несколько раз.

И ничего. Грелся он в подъезде, пока какие-то бабки не собрались звонить куда не надо.

Теперь опять на улице. Холодно. Ноги уже не ощущаются.

Профукал? Поди разбери, когда они все закутаны в платки да меховые шапки.

Нет, интуиция подсказывает, что нужной девушки не было. А дома уже кто-то есть, недавно зажегся свет. Проходили только мужчины и женщины в возрасте. Вот и ладушки.