Всемогущий атом

Испытания были обязательными. Олмейн привела нас в другую комнату, где-то наверху башни. Ее стены украшали панели из редких пород дерева различных оттенков. Вокруг стояли скамьи, а в центре возвышалась спираль высотой с человека, исписанная буквами, такими мелкими, что их невозможно было прочитать. Полдюжины Летописцев сидели или стояли, прислонившись к стене. Они собрались явно из-за прихоти Олмейн, ибо не испытывали никакого интереса к старому обшарпанному Наблюдателю, которого она взялась опекать.

Мне дали мыслешлем. Скрипучий голос внутри задал мне с десяток вопросов, стараясь выявить типичные ответы и интересуясь деталями биографии. Я дал свои идентификационные данные в гильдии, чтобы они могли, войдя в контакт с местным мастером гильдии, проверить правдивость ответов и освободить меня от клятв. В обычное время невозможно было освободиться от клятв, которые давал Наблюдатель, однако теперь настали другие времена, и я знал, что моя гильдия сокрушена.

Через час все кончилось. Сама Олмейн набросила мне шаль на плечи.

— Вам дадут жилище около наших покоев, — сказала она. — Ты должен сменить одеяние Наблюдателя, а твой друг может остаться в одежде Пилигрима. Твое обучение начнется после испытательного периода. А пока ты имеешь полный доступ к цистернам памяти. Ты понимаешь, конечно, что пройдет лет десять или больше прежде, чем ты станешь полноправным членом гильдии.

— Понимаю, — ответил я.

— Теперь твое имя будет Томис, — сообщила мне Олмейн. — Но пока не Летописец Томис, а Томис из Летописцев. Это разные вещи. Твое прошлое имя недействительно.

Нам с Принцем отвели небольшую комнатку. Это было довольно скромное жилище, но там имелись приспособления для мытья, выходные отверстия для мыслешлемов и других информационных устройств и пищевая отдушина. Принц Энрик обошел комнату, ощупывая вещи, определяя, как они расположены.

Шкафы, кровати, стулья и другая мебель выдвигались из стен, когда он нажимал кнопки. Наконец он все изучил, нажал нужную кнопку, и из стены опустилась кровать, на которой он растянулся.

— Скажи мне одну вещь, Томис из Летописцев.

— Да?

— Удовлетвори любопытство, которое меня гложет. Как тебя звали в прошлой жизни? Или ты снова откажешь мне?

— Теперь это не имеет значения.

— Ты ведь не связан сейчас никакими клятвами.

— Это просто старая привычка, — пояснил я. — Долгое время мне было запрещено называть свое имя.

— Так скажи его сейчас.

— Вуэллиг, — назвался я.

В том, что я это сделал, проявилось какое-то странное чувство освобождения от прошлого. Мое прежнее имя, казалось, висело в воздухе около моих губ, носилось по комнате, как прекрасная птичка, выпущенная на свободу.

Я задрожал.

— Вуэллиг, — повторил я еще раз. — Меня звали Вуэллиг.

— Больше нет Вуэллига.

— Есть Томис из Летописцев.

Мы вдруг начали смеяться и смеялись до колик в животе. Слепой Принц вскочил на ноги и хлопал в знак дружбы меня по руке, мы непрерывно выкрикивали его и мое имя, как маленькие дети, которые внезапно обнаружили, как мало силы в словах, казавшихся им страшными.

Так я вошел в жизнь Летописцев.

Первое время я вообще не выходил из Зала Летописцев. Мои дни и ночи были полностью заняты. Принц, у которого было больше времени, тоже почти все время находился в здании, уходя только тогда, когда им овладевала тоска или ярость. Иногда с ним уходила Олмейн, чтобы ему не было одиноко в его темноте. Но я знаю, что иногда он покидал здание сам, с вызовом демонстрируя, что, даже слепой, он может передвигаться по городу.

Мои занятия состояли из трех основных процессов: первичная ориентация в истории, изучение обязанностей ученика, личные исследования.

Для меня не было неожиданностью, что я оказался намного старше других учеников. В большинстве своем это были дети взрослых Летописцев. Они глядели на меня с изумлением, не понимая, как такой старик может быть их товарищем по обучению.

Встречались, правда, и ученики, которые ощутили свое призвание в зрелом возрасте, но не нашлось ни одного моего ровесника.

Каждый день в течение некоторого времени мы изучали технику, с помощью которой Летописцы проникали в прошлое Земли. С широко открытыми глазами я ходил по лаборатории, где обрабатывали образцы грунта. Я видел детекторы, которые, установив время распада нескольких атомов, определяли возраст образцов. Я наблюдал, как многоцветные лучи превращали кусок дерева в пепел и таким образом раскрывали его секреты. Мы повсюду оставляем свои отпечатки — частицы света исходят от наших лиц, а поток фотонов разносит их повсюду. Летописцы собирают частицы, распределяют по категориям, фиксируют.

Однажды я вошел в комнату, где в голубой дымке фантасмагорически мелькали различные лица: исчезнувшие короли и мастера гильдий, пропавшие герцоги, герои древнейших времен. Я увидел, как техники с бесстрастными глазами извлекали историю из пригоршни пепла. Я видел влажные куски мусора, которые рассказывали о революциях и политических убийствах, об изменениях культуры, о падении нравов.