Всемирный следопыт, 1930 № 09

— И што же это такое деется? У меня аж мозги штопором пошли! — кричал по-прежнему где-то Птуха. — Што за цирк? Што за опера? Илья Петрович, эти люди беспременно члены Рабиса. Они, стервозы, поперли в каком-нибудь гостеатре древне-исторические костюмы и разгуливают по тайге этакими боярами, Борисами Годуновыми!

Раттнер поднял голову и увидел, как смуглый рыжебородый человек огрел Птуху по шее.

Федор только крякнул и завопил еще громче:

— Ну-ну, не мути воду! Драться-то и мы умеем! Як дам по соплям, закувыркаешься.

Раттнер взглянул на Птуху, и ему почему-то бросилось в глаза лишь то, что все новенькие, ярко надраенные пуговицы Птухиного бушлата были оторваны.

— Кто же это у тебя пуговицы пообрывал? — тупо спросил он.

— А вот та публика! — ответил возмущенно Федор, указывая на людей, раскладывавших невдалеке костер.

Раттнер взглянул в указанном направлении и испугался за свой рассудок. Не мог понять — бред это или реальная трехмерная действительность.

У костра копошились стрельцы, именно московские стрельцы XVII века. Это были все, как на подбор, ловкие крепыши, небольшого роста, неторопливые, подобранно-аккуратные. Тип их лиц был определенно славянский, разве что с незначительной примесью монгольских черт.

Одеты стрельцы были в толсто стеганные, несгибающиеся кафтаны с высокими воротниками. Раттнеру вспомнилось посещение московской Оружейной палаты, где он на манекенах, изображавших былых стрельцов, видел такие же точно кафтаны. Руководитель экскурсии об’яснил тогда, что они назывались «тегилеями», набивались пенькой, а в толщу их, для предохранения от вражеских сабель и стрел, подкладывались куски железа и обломки старого, негодною к употреблению вооружения.

На головах людей, захвативших в плен Раттнера и его товарищей, высились тоже набитые паклей остроконечные колпаки, или «шеломы». На ногах у них были обыкновенные лапти с онучами из бараньих шкур, навертываемые шерстью вверх. От этого ноги напоминали мохнатые лапы какого-то зверя.

Вооружены эти люди были огромными можжевеловыми луками и колчанами, набитыми тяжелыми деревянными стрелами, тупыми и остроконечными. Раттнер догадался, что тупые стрелы, силу удара которых он уже испытал, предназначались для битья белок. Тупая стрела контузила белку, не портя ее шкурку. Стрелами же остроконечными били, повидимому, дичь и крупного зверя.

Заметил Раттнер и огнестрельное оружие: на весь отряд три кремневые пищали, словно выкраденные из музея старинного оружия. Длинный, грубо выкованный ствол ограничивался прикладом, плоской доской с приделанным к ней ящиком для хранения запасных кремней. Выстрел производился от искры кремня, вставленного в расщелину, в «губы» железного курка. Во время прицеливания тяжелый ствол пищали клался на специальные сошки, валявшиеся здесь же.

Вооружение этих странных людей дополняли широкие «медвежьи» ножи, рогатины и топоры на длинных, тонких топорищах. Топоры эти стрельцы, как их уже мысленно называл Раттнер, носили не за поясом, а привешивали сбоку к поясам, на особом крючке.

Стрельцов было одиннадцать человек десять рядовых и одиннадцатый, невидимому, начальник. Стрелецкий «офицер» отличался лишь вооружением. Он носил тонкую кривую саблю на ремне, покрытом металлическими бляхами, а за поясом его торчал длинноствольный курковой пистолет.

Стрельцы разожгли наконец костер и стали приготовлять варево. А Раттнеру казалось, что он видит иллюстрацию к исторической повести или кадр фильма из эпохи московских царей.

— Ты, Птуха, простись со своими пуговицами, — сказал Косаговский. — Эти выходцы из семнадцатого века приняли твои пуговицы за золотые. Это доказывает, что они не знакомы с медью.

Слова Ильи вернули Раттнера к действительности. Он оглянулся и увидел Косаговского, сидящего на пне. И летчик и Птуха не были связаны.

— Послушай, Илья, что все это значит? — спросил с беспокойством Раттнер.

Косаговский в ответ пожал молча плечами.

— А вы-то как попали в плен к этим оперным статистам?

— Тебя ждали, товарищ военком, вот и дождались! — вмешался Птуха. — Аукали мы тебя, аукали, нет ответа! Ну и решили — подождем. Илья Петрович задремал, сидя на колодке, я тоже около него прикорнул. Вдруг как чубарыхнет меня по маковке — в ушах уже будто тайга загудела! А потом приволокли и тебя.

— А знаешь, Илья, — сказал Раттнер, — если бы эта публика налетела на нас в открытую, мы бы шутя их перещелкали из револьверов.

— Можно это и сейчас сделать! — поднялся с готовностью Косаговский. — Мои «Саваж» при мне. Они не нашли его при обыске.

— Нет, подожди! — остановил летчика Раттнер. — Посмотрим, что будет дальше!..

IX. Беловодье

1

— Оттого казак и гладок, что поел, да и на бок! — сказал Птуха, примащиваясь поудобнее у костра. — Спасибо этим элементам, што хоть толокном-то накормили. Не то пришлось бы пузо ремешком подтягивать. А, видно, мы заночуем здесь?

— Повидимому, так, — согласился Коса-говский. — Видишь, они укладываются спать. Если нас и поведут куда-нибудь, то не раньше как завтра утром.